И снятся белые снега…

Пурга ломится в дом Опотче. И никто третий во всем огромном мире не знает, чем заняты здесь два человека. Никто не знает, кроме них самих…

Что он за человек, Опотче, председатель?

Бабочкина сидит с ним целый день в одной комнате, и за весь день Опотче произнес не больше десяти фраз.

«Что он за человек?»

Все анкетные сведения о нем Ася Николаевна знает. Перед тем как выехать, читала в райкоме его учетную карточку и биографию. Ему тридцать три, в детстве был пастухом. Только в пятнадцать сел за букварь. За тринадцать лет окончил две школы: семилетку и школу партийных кадров. В партии пять лет. Три года — председатель. В этом колхозе год. До этого жил в соседнем районе. К ним перевелся не из каприза, не из прихоти. Позапрошлым летом вельбот, на котором он возвращался с женой и сыном из бригады в поселок, напоролся на льдину (случилось это под утро, когда на вельботе все уснули, в том числе и моторист). Вельбот рассекло надвое, люди очутились в воде. Спаслось только трое из десяти, Жена и сын погибли вместе с другими. Через полгода Опотче попросился в их район. Вот, пожалуй, и все, что знала о нем Бабочкина.

Ну, а что он за человек?

Она сидит с ним целый день, и весь день он молчит.

— Как же вы хотели уехать, получив мою радиограмму?

— Надо ехать, я обещал, — услышала она скупой ответ.— В сопках три стада, туда Горохов вчера поехал, молодой зоотехник, недавно в колхозе, помочь надо.

— Но можно на день-два отложить инвентаризацию.

— За два дня олени съедят там ягель. Какой смысл тянуть с подсчетом?

— А когда же вы собираетесь проводить отчетно-выборное?

— В субботу, как решили.

— Придется выехать в бригады?

— Нет. Пастухи к усадьбе приведут на забой стада. Все соберутся на усадьбе.

— Да, но надо же как следует подготовиться к собранию.

— У нас все готово.

Этот разговор состоялся в первые минуты после того, как пурга втолкнула ее в дом Опотче. С тех пор она не раз пыталась заговорить с ним. Он отвечает односложно: «да», «нет», «не знаю», «хорошо», «плохо».

— Долго может продолжаться пурга?

— Не знаю.

— Как у вас с торговлей в бригадах?

— Хорошо.

— Болеют олени копыткой?

— Нет.

— Как идет охота на песца?

— Хорошо.

— А как с летней охотой на моржей?

— Было плохо.

После таких ответов пропадает желание спрашивать.

…Дом разделен на две половины: одна — председателю, другая — зоотехнику Горохову. Перегородка в доме тонкая, слышно, как у зоотехника все время плачет ребенок.

Дом разделен не поровну: у зоотехника Горохова — комната и кухня, у Опотче — всего лишь одна комната. В этой кухне-комнате одно окно. Внутренняя рама не оклеена, поэтому из щелей не только дует, но и сыплет снегом. На подоконнике полно снегу. Страшным холодом несет с потолка. И дверь в сени ничем не обита, в нее дует. Словом, кухня-комната продувается насквозь. Продувается так, что на полке не умолкает звон посуды.

Но хотя хозяин, как видно, не очень позаботился утеплить свое жилище, у него есть все, что необходимо для более или менее приличной жизни: кровать, стол, этажерка, приемник, веник у порога, посудная полка и плита. Плита, правда, неуклюжая — чуть ли не в полкомнаты. В один прием она пожирает два ведра угля, а теплом не балует. Возможно, если бы не выдувало…

Ася Николаевна устроилась на табуретке возле приемника. Взяла первую попавшуюся книгу с этажерки, раскрыла, но читать не читает. На плечи наброшен полушубок, хотя от плиты до приемника два шага.

Опотче сидит на полу у самых дверей, строгает ножом короткие толстые палочки — копылья для нарт. Он в меховых брюках, торбасах и легкой кухлянке. Даже у самых дверей в такой одежде холод не проймет. У него широкое коричневое лицо, скуластое, гладкое. Узкие, совсем черные глаза и такие же черные, прямые волосы. Широковатый, но в общем-то правильный нос, по-мальчишески припухлые губы. Голова у него наклонена сейчас вниз, волосы свисают над глазами.

Бабочкина то и дело бросает взгляд на председателя. Странный перед нею человек.

Еще днем она показала ему письма, поступившие в райком. Не много, не мало — четыре письма. Под каждым — по десять, двадцать подписей. Кое-где вместо подписей — крестики и чернильные отпечатки пальцев — роспись неграмотных. В чем обвиняли письма? В невежестве (грубый, нечуткий), в обмане (уменьшает пастухам заработки), в очковтирательстве (в пургу пропало стадо, а олени значатся в отчетах), в отлынивании от дела (на усадьбе не бывает, сидит в тундре, в бригаде каких-то дальних родственников).

Бабочкина внимательно следила за выражением лица председателя, когда тот читал письма. Выражение было безучастным, ни холодно, мол, ни жарко. Так же безучастно он вернул ей письма, сказал:

— Проверяйте. Если правда, в партии меня держать нельзя. — И добавил: — Председателем тоже.

Прошло не меньше часа, прежде чем Опотче сказал:

— Есть в письме подпись бригадира Тагро. Он на усадьбу при мне не приезжал. Сейчас только стадо сюда ведет. Есть подпись его жены, она неграмотная. Как могли они расписаться?