«И снова Бард…» К 400-летию со дня смерти Шекспира

Мои раскрытыми широко и глаза

Уставленными в темноту, в которой

Слепой увидел бы не менее, чем я,

Когда бы сердца призрачное зренье

Впотьмах ни зги не видящему взгляду

Твоей не представляло тени, что,

Подобно драгоценности, висящей

Над полной гробовых видений ночью,

Ночь черную мне делает прелестной

И новым старый лик ее.

Так члены

Мои весь день, и голова всю ночь

То за себя, то за тебя не могут

Найти покоя…

С. Ильин (1867–1914)

Я в мирном сне ищу успокоенья

От будничных забот и суеты, —

Напрасно все. Не спит воображенье;

Спокойно тело, — бодрствуют мечты.

Они к тебе стремятся, друг далекий,

Широкою и властною волной.

Застлал мне взор полночи мрак глубокий,

Как взор слепого черной пеленой.

Но я не слеп. Передо мной витает

Твой милый образ. Освещая ночь,

Он как звезда во тьме ее блистает,

С ее лица морщины гонит прочь.

         Итак, днем члены отдыха не знают,

         А ночью мысли к другу улетают.

1901

В. Набоков (1899–1977)

Спешу я, утомясь, к целительной постели,

где плоти суждено от странствий отдохнуть, —

но только все труды от тела отлетели,

пускается мой ум в паломнический путь.

Потоки дум моих, отсюда, издалека,

настойчиво к твоим стремятся чудесам —

и держат, и влекут изменчивое око,

открытое во тьму, знакомую слепцам.

Зато моей души таинственное зренье

торопится помочь полночной слепоте;

окрашивая ночь, твое отображенье

дрожит, как самоцвет, в могильной темноте.

Так, ни тебе, ни мне покоя не давая,

днем тело трудится, а ночью — мысль живая.

1930

С. Маршак (1887–1964)

Трудами изнурен, хочу уснуть,

Блаженный отдых обрести в постели.

Но только лягу, вновь пускаюсь в путь —

В своих мечтах — к одной и той же цели.

Мои мечты и чувства в сотый раз

Идут к тебе дорогой пилигрима,

И, не смыкая утомленных глаз,

Я вижу тьму, что и слепому зрима.

Усердным взором сердца и ума

Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.

И кажется великолепной тьма,

Когда в нее ты входишь светлой тенью.

         Мне от любви покоя не найти.

         И днем и ночью — я всегда в пути.

1948

И. Ковалева (1961–2007)

Когда дневная расточится тьма

И члены просят, утомясь, покоя

От странствий — настает черед ума:

Ему пуститься в странствие ночное.

К тебе мой дух, как добрый пилигрим,

Спешит и будит сомкнутые веки,

И ночи мрак ужасней перед ним,

Чем ночь, слепца объявшая навеки.

Но вот, наперекор бессилью глаз,

Твой образ светит мысленному зренью;

Старуху-ночь сверкающий алмаз

Дарит красой и юности цветеньем.

         Так тело днем, а ночью дух в труде,

         И нет покоя нам с тобой нигде.

конец 90-х

С. Степанов

В пути устав и чтоб избыть заботу,

В постели я вкусить желаю сна,

Но мысли тут берутся за работу,

Когда работа тела свершена.

И ревностным паломником далеко

В края твои к тебе они спешат.

Во тьму слепца мое взирает око,

И веки закрываться не хотят.

И тут виденьем, зренью неподвластным,

Встает пред взором мысленным моим

Твой образ, блещущий алмазом ясным, —

И ночи лик мне мнится молодым.

         Вот так днем — тело, мысли — по ночам,

         Влюбленным, не дают покоя нам.

1999

В. Куллэ

Путь одолев, в постель себя швырну,

надеясь хоть немного отдохнуть.

Но стоит плоти отойти ко сну —

сознание стремится в новый путь.

Издалека я мыслями опять

спешу к тебе, как пылкий пилигрим.

Всё тяжелее веки разлеплять,

чтоб видеть тьму, что внятна лишь слепым.

Но взору любящей души открыт

незримый для людского взгляда путь:

твой драгоценный свет меня манит,

прекрасной делая ночную жуть.

         Страшусь утратой оплатить покой,

         и бодрствую — во имя нас с тобой.

2015

Е. Калявина

Устав от дел, спешу в постель, уснуть,

С дороги расслабляясь, ноет тело,

Но мысленно я вновь пускаюсь в путь,

Дав членам отдых, ум взялся за дело.

Все помыслы — паломники тотчас

К тебе стремятся ревностью горячей,

Мне не дают сомкнуть бессонных глаз,

Я вижу мрак, как видит лишь незрячий,

И сердцем прозреваю призрак твой,

Он, как алмаз, невидимый воочию,

Повис во мгле и страшный лик ночной

Преобразил — ночь стала юной ночью.

         Так разум мой — в ночи, а тело — днем

         В заботах ради нас с тобой вдвоем.

2015

Энтони Бёрджесс^[243]

Шекспир как поэт

Эссе

© Перевод А. Нестеров

Мы знаем, что подвигло Шекспира сочинить «Венеру и Адониса» и «Обесчещенную Лукрецию». Нет, не потребность выразить голос сердца, как у Китса или Шелли, а стремление укрепить свое социальное и финансовое положение. Это может показаться циничным, но в конце XVI века юноша из провинциального городка, желающий пробиться в Лондоне, должен был прагматично смотреть на жизнь — и говорить, что такой взгляд недостоин художника, может лишь совсем иная эпоха, насквозь пропитанная сентиментальностью. Обе поэмы Шекспир посвятил юному графу Саутгемптону. Посвящения эти предельно льстивы, если не сказать — раболепны: автор надеялся, что сей преисполненный изящества дворянин, водивший тесную дружбу с блистательным графом Эссексом и обласканный королевой, снизойдет до того, чтобы стать его патроном. Лишает ли это поэмы их художественных достоинств? Да нет, это всего лишь напоминает нам, что и писателю нужно на что-то жить.