И снова Оливия

– Ну и что, – парировала Оливия. – Какой-то старикан разъезжает на хорошеньком спортивном автомобильчике. Они мигом смекнули, что ты не отсюда. – Оливия приподняла брови. – Я серьезно говорю, Джек. Неместного они за милю чуют. – Она взглянула на громадные часы, оставшиеся от Генри: – Уже поздно. – Оливия встала.

– Ты не могла бы остаться здесь сегодня? – Джек заерзал в кресле. – Нет, нет, не перебивай. В данный момент на мне подгузник по причине операции на простате, которую мне сделали незадолго до того, как Бетси поставили диагноз.

– Что? – изумилась Оливия.

– Я лишь пытаюсь тебя успокоить. Я не собираюсь к тебе приставать. Ты ведь знаешь, что такое «Надежные»?

– «Надежные»? – переспросила Оливия. – Ты о чем?.. А, ну да. – Она сообразила, что видела по телевизору рекламу этих подгузников для пожилых.

– Так вот на мне сейчас эти «Надежные», предназначенные для тех, кто писает в штаны. Для мужчин после операции на простате. Говорят, это пройдет, но пока не проходит. Оливия, я все это рассказываю лишь для того…

Она замахала руками – мол, все, хватит, я поняла.

– Бог ты мой, Джек, – сказала она. – Досталось тебе, однако. – Но при этом она почувствовала себя спокойнее.

– Почему бы тебе не остаться в гостевой комнате? – продолжил Джек. – А я устроюсь в гостевой на другом конце коридора. Я лишь хочу, Оливия, чтобы ты была здесь, когда я проснусь.

– И во сколько ты просыпаешься? К этому времени я вернусь. Встаю я рано. – Джек молчал, и она добавила: – У меня с собой нет ни ночной рубашки, ни зубной щетки. И, боюсь, я не сомкну глаз.

– Ясно, – кивнул Джек. – Насчет зубной щетки… у нас есть несколько новых, не пользованных, только не спрашивай, зачем нам столько. Бетси всегда покупала про запас, и я могу дать тебе футболку, если ты не возражаешь.

Оба молчали, и до Оливии наконец дошло: он хочет, чтобы она осталась здесь на всю ночь. И что ей делать? Вернуться в крысиную нору, где она ныне обретается? Именно. У порога она обернулась:

– Джек, послушай меня.

– Слушаю. – С кресла он не встал.

Оливия смотрела на дурацкую лампу с рюшами:

– Я больше не хочу столкнуться с тобой в продуктовом в тот момент, когда ты болтаешь с Бертой Бэбкок…

– Значит, ее зовут Берта Бэбкок. А я никак не мог вспомнить ее имя. – Джек выпрямился и хлопнул в ладоши. – Она только и говорит, что о погоде, Оливия. О погоде. Послушай, я всего лишь хотел бы, чтобы ты осталась здесь на ночь. Обещаю, ты будешь спать одна в отдельной комнате, как и я.

Она приблизилась к нему – да неужели? – но лишь затем, чтобы сказать:

– Увидимся утром, если хочешь.

Она распахнула дверь, и Джек наконец встал, подошел к порогу и помахал ей:

– Тогда до свидания.

– Спокойной ночи, Джек. – Она тоже махнула ему, задрав руку над головой.

Вечерний воздух обдал ее запахами травы, и к машине она шагала под пение лягушек. Взявшись за ручку дверцы, она подумала: «Оливия, какая же ты дура». Она представила себя дома валяющейся на кушетке в «комнате без лежачих полицейских», представила, как слушает радио до рассвета, приложив к уху транзисторный приемничек, и так каждую ночь после смерти Генри.

Оливия развернулась и пошла обратно. Нажала на кнопку звонка. Джек открыл дверь почти мгновенно.

– Уговорил, – сказала она.

* * *

Зубы она почистила новенькой щеткой, которую его несчастная покойная жена зачем-то купила (в доме Оливии никогда не водилось запасных зубных щеток), потом вошла в гостевую комнату с двуспальной кроватью, закрыла за собой дверь и надела широченную футболку, которую ей дал Джек. Футболка пахла свежевыстиранным бельем и чем-то еще – корицей? Она не пахла ее мужем Генри. «Большей глупости я в жизни не совершала, – подумала Оливия. И сразу передумала: – Нет, еще глупее было отправиться на тот занудный праздник к Марлин». Она аккуратно повесила свою одежду на стуле у кровати. Чувствовала она себя в общем неплохо. Оливия приоткрыла дверь до узкой щелочки и увидела, что Джек улегся на односпальной кровати в гостевой напротив.

– Джек, – позвала она.

– Да, Оливия? – откликнулся он.

– Это самая большая глупость в моей жизни. – Она не понимала, зачем это говорит.

– Самой большой глупостью было пойти на праздник в честь будущего ребенка, – крикнул он, и Оливия на миг остолбенела. – Единственное, что тебя извиняет, – роды, которые ты приняла, – уточнил Джек.

Она оставила дверь приоткрытой, забралась в постель и легла на бок, спиной к двери.

– Спокойной ночи, Джек, – почти проорала она.

– Спокойной ночи, Оливия.

* * *

Эта ночь!

Оливию будто качало на волнах вверх-вниз, подбрасывало высоко-высоко, а потом снизу надвигалась тьма, и Оливия в ужасе боролась с волной. Потому что она понимала, что ее жизнь – да что такое ее нынешняя жизнь, сплошное недоразумение, – и все же это ее жизнь, уж какая есть, и она могла стать иной, а могла и не стать, и оба варианта страшили ее невыразимо, но когда волна поднимала ее на гребне, она испытывала необычайную радость, хотя и недолгую, вскоре она падала вниз, в глубокие темные воды, – и так всю ночь, туда и обратно, вверх-вниз; Оливия измучилась, а сна ни в одном глазу.