И снова про войну

— Дремал, — вздохнул Сёма и понурился.

— Три наряда вне очереди!

— Това-арищ сержант! — протянул Сёма и отпустил меня — развёл руки в стороны. — Я ж…

— Бьют нас, бьют, а ему всё без толку! — сокрушался потом сержант.

Я не расслышал его фамилию, когда он представился, а переспросить постеснялся.

Мы с полчаса сидели с ним в окопе, который оказался практически передним краем обороны целой дивизии! Где-то впереди, прямо в поле, что простиралось перед окопом, имелось ещё особое боевое охранение. Но было оно невелико, как сказал сержант, и выдвинуто вперёд лишь на тот случай, чтобы предупредить основные силы, когда враг начнёт подбираться к нам втихую.

— Семён парень неплохой, — рассказывал сержант, периодически — зорко — простреливая взглядом пространство перед окопом. — Но устал. У нас, конечно, все устали. Считай, месяц — сплошной бой. Утром бой, днём бой, вечером бой, ночью… Ну, ночью иногда потише бывает. Чтоб им ни дна, ни крышки! — сержант сердито поджал губы. — Что им, тварям, в Европе не жилось?!

Про меня сержант уже знал. Конечно, не всё. У меня хватило ума не распространяться про тысяча девятьсот восемьдесят первый год. Но сержанту я сказал правду: зовут Андреем, учусь в шестом классе, где родители — не знаю, откуда гимнастёрка — из медсанбата. Я рассказал сержанту, как умер раненый. Сержант понял, крепко сжал мою руку, мол, держись! Я соврал в одном: сказал, что контузило, ничего не помню. То есть, что-то помню, что-то нет.

— Бывает, — согласился со мной сержант. И нахмурился. — Хуже только, что неопределённость с тобой.

— В смысле? — не понял я.

— Взять тебя с собой нам нельзя, — пояснил сержант. — Мы же, как ни крути, не гражданское учреждение, а воинская часть. Тем более, — он кашлянул, — в окружении мы. Да-а… Но и оставлять тебя нельзя. Как же — своих оставлять? Контузия опять же у тебя, как она подействует?

— Из двух зол нужно выбирать меньшее, — не по-детски рассудительно произнёс я.

— Ух, ты! — усмехнулся сержант. И с улыбкой взглянул на меня. — Ну-ка, ну-ка! И как же ты решаешь?

— С вами! — решительно выдал я.

— Герой! — то ли осуждающе, то ли одобряюще покачал головой сержант. — В медсанбат тебе надо — от огня подальше.

— Я там был, — напомнил я сержанту.

— Ну… — начал тот и недоговорил.

Где-то далеко что-то скрипнуло раз, другой, третий, затем раздался свист.

— Ховайся! — скомандовал сержант и буквально вдавил меня в дно окопа.

Затем на моей голове оказалась его каска.

А потом вокруг загрохотало!

Я думал, сержант начнёт стрелять из своей винтовки, но он тоже вжимался в окоп и лишь изредка привставал, чтобы выглянуть за бруствер.

Что-то большое и горячее упало рядом со мной, задев ногу чуть выше колена. Я ойкнул, зашипел. Сержант, тут же забыв обо всём, встревожено взялся за меня:

— Что, ранило? — И — счастливо рассмеялся: — Долго жить будешь, Андрюха! — Пояснил: — Осколок мины.

Осколок был небольшим, — у страха глаза оказались больше, — но выглядел он ужасающе: кусок острого, скрученного винтом металла.

Я глянул на свои солдатские штаны и вроде бы вздохнул, что вот, мол, дыра.

Миномётный обстрел прекратился внезапно. Тишина, даже не подумаешь, что так может быть, больно ударила по ушам.

Сержант тут же аккуратно приладил винтовку — ствол в поле, приклад в плечо — и стал ждать.

Минут десять звенящей тишины показались мне вечностью. И я тоже ждал атаки фашистов, даже не пытаясь представить себе, как это может выглядеть и что может случиться со мной. В итоге, вздрогнул не от звуков стрельбы, которой не случилось, а опять от голоса.

Сержант, убирая винтовку с бруствера, улыбнулся — повторил:

— Жить, Андрюха, будешь долго. Это они, гады, нас только пугают, хвастаются, что у них всего навалом: и самолётов, и мин…

Со стороны леса раздался шорох — к нашему окопу кто-то полз.

— Смена, — пояснил сержант. — Вместо Сёмы.

Красноармеец лет тридцати, с шикарными чёрными усами под носом, занял наш окоп, а мы с сержантом отправились в лес. Сначала ползком, затем шли, пригибаясь, а потом сержант выпрямился в полный рост и разрешил мне сделать то же самое — разрешил так, своеобразно:

— Хорош грибы искать, здесь их нет, не на Урале!

2

Я никогда раньше не видел этот пулемёт так близко. В кино — сколько угодно, на картинках в разных книжках про войну — много. Но вот так, чтобы потрогать рукой кожух, коснуться ручек, взять ленту с патронами, — ух!..

— Нравится? — спросил меня сержант.

Это был уже другой младший командир. Первого вызвали к начальству, и он оставил меня на попечение пулемётчиков.

Пулемётов было два. Два «максима»[2]. Всё, что осталось от пулемётной роты — один взвод.

Пулемётчиков тоже осталось немного — пять человек. Сержант — не тот, который первый, а второй — был за взводного, то есть за командира взвода. Первым расчётом командовал младший сержант — у него в петлицах красовался один треугольник[3]. В подчинении младшего сержанта имелся один красноармеец. Вот и весь расчёт, хотя, по словам сержанта, раньше пулемётчиков в расчёте было пять человек.

— А где др… — начал я и осёкся — понял, где другие; война же!