И снова уйдут корабли...

Довольный собой, вернулся на дачу и здесь обнаружил, что дядя Вася заснул, да так, что не разбудить. Жив ли? Склонился над больным, пригляделся к его лицу: жив! Посапывает. Только как-то нехорошо, словно вздыхает от немоготы.

Осторожно накрыл старика сползшим на пол одеялом.

Очнулся Аверкин ночью. На полу на медвежьей шкуре рядом с Диком, положив руку на теплую спину собаки, спал Валерка. Вокруг на полу лежали раскрытые старые журналы, альбомы с марками и морской компас — он вызывал у гостей особый интерес. В камине мерцали догорающие угли.

Аверкин содрогнулся, вспомнив о Валеркиных родителях. Вспомнил, что Прохоров-старший не очень-то поощрял их дружбу. Почему — непонятно. Может, из ревности? Попытался подняться, но закружилась голова, и он почувствовал легкую тошноту. Надо же, как скрутило! Так и загнуться недолго.

Решил немедленно разбудить мальчика. Как же так получается? Вроде бы приютил беглеца. А там, дома, с ума сходят.

— Валерка! А Валерка! — позвал он и даже не услышал собственного голоса. Обессиленно опустил голову на подушку и тут же впал в забытье.

Приступ на этот раз был затяжным. Пришел в себя уже днем, когда в окно пробивались чистые четкие лучи зимнего солнца. Сразу же ощутил тепло камина и запах жареного. Остро почувствовал голод. В камине весело полыхал огонь, в настенное зеркало Аверкин увидел, что на кухне на газовой плите Валерка с озабоченным лицом что-то помешивает в сковородке. Судя по запаху, жарит яичницу.

За ночь на стекла окон легли морозные узоры, искрились под солнцем. Стало быть, мороз покрепчал. Пожалуй, и не дотянул бы до утра Аверкин, если бы не этот полыхающий спасительным огнем камин.

Посередине комнаты дремал Дик, около его сытой морды валялась шкурка колбасы.

Аверкин привычно откинул голову на подушке, уперся взглядом в темный дощатый потолок комнаты и вдруг испытал короткое и яркое, как вспышка молнии, ощущение давно утраченного счастья.

Яичница оказалась пересоленной и пережаренной до хруста на зубах, но они съели ее вместе с печеньем с превеликим удовольствием.

После обеда Аверкин сказал:

— Вот что, брат. Ты, конечно, меня здорово выручил, но и здорово подвел. Сейчас же отправляйся в Москву, к родителям.

— А как же вы… один? — удивился Валерка. — Хотите, сбегаю за доктором?

— Не надо! Доктора поблизости нет. Мне вроде бы полегче, — он улыбнулся, глядя в озабоченную физиономию мальчика. — Это все камин, который ты затопил, яичница, которую ты отлично приготовил. Спасибо!

Глаза мальчика вспыхнули удовольствием.

— Думаю, скоро приедет Варя, а тебе нужно немедленно отчаливать, — продолжал Аверкин. — По-дружески прошу, понял? По-дружески! Одевайся!

Когда Валерка оделся, Аверкин сказал:

— Компас бери с собой. Это мой подарок.

Валерка неуверенно топтался в прихожей:

— Можно я вам еще и воды принесу?

Аверкин вздохнул, по-прежнему глядя в потолок:

— Принеси…

На станцию Валерка шел без охоты: опять Москва, дом, школа. Что хорошего? Долго бродил возле железной дороги, смотрел на проходящие поезда. Нравились ему только те, которые шли из Москвы куда-то далеко-далеко. Потом приплелся к платформе: ничего не поделаешь, надо уезжать! И тут он вспомнил о компасе. Забыл! И Валерке стало радостно от сознания того, что он забыл взять подарок.

Дик счастливо скалил пасть, увидев вернувшегося мальчика. Аверкин даже не шевельнулся. Валерка снова склонился над стариком, прислушался: спит!

Дрова в камине догорели, в дом из каких-то щелей воровски заползал холод. Валерка вздохнул: Варя почему-то не приезжала. Что ему делать?

Некоторое время он стоял посередине комнаты в глубоком раздумье. Потом, приняв решение, деловито сообщил псу:

— Вот что, брат Дик, оставлять дядю Васю одного нечестно. Он замерзнет. Ты же не умеешь растапливать камин. И в магазин тебя не пошлешь, — он поскреб затылок. — А что, если нам пойти и еще купить ливерной колбасы? Ведь она тебе, кажется, нравится. И мне тоже. А потом будем вместе смотреть альбомы с марками и ждать тетю Варю.

На третий день с утра приступ у Аверкина пошел на убыль. Очнувшись и обнаружив в доме непокорного беглеца, он испытал отчаянье, и оно придало ему силы. Голова гудела, в глазах стояла муть, но он решил, что лучше упадет в дороге, чем продержит в доме мальчишку хотя бы еще час.

— Пойдем!

— Я сам! Честное слово, я сам!

— Нет! Я провожу тебя до самого вагона.

Они медленно двинулись к станции. Одной рукой Аверкин опирался на Валеркино плечо, другой на трость. Впереди понуро плелся Дик, предчувствуя скорое расставание.

Всю дорогу старик молчал. Наверное, ему трудно было разговаривать на морозе. Валерка грустно глядел себе под ноги и представлял, как отец на мелкие кусочки ломает его трехмачтовый фрегат и останки корабля, будто мусор, бросает в помойное ведро.

Недалеко от станции на белой зимней дороге они увидели три темных фигуры. Под ногами идущих навстречу звонко похрустывал морозный снег. Идущие торопились.

Это были Валеркины родители и с ними незнакомый мужчина.

Мать судорожно вцепилась в сына и заплакала. Отец шагнул к Аверкину.