И снова уйдут корабли...

Много лет прошло с того времени, как я в последний раз встречался в Бангкоке с Анатолием Николаевичем. И вот встретились снова в салоне самолета, летящего над просторами Африки. И наш разговор в пути был опять же о войне — она, треклятая, неизменно о себе напоминает. Незадолго перед этим полетом я был в Котону, главном городе Народной Республики Бенин. Прибыл туда сразу же после того, как бенинцы отбили налет белых наемников, которые под покровом ночи высадили здесь воздушный десант. Выполняя волю своих нанимателей, десант головорезов намеревался свергнуть правительство молодой африканской республики. Едва я сошел с трала самолета, как мне в грудь наставили дуло автомата: документы! Каждый белый был под подозрением! Возле дворца президента валялись осколки мин, пустые автоматные гильзы и битое стекло из окон. В домах трудового люда города оплакивали погибших.

И вот из одной африканской страны, где только что отгремели выстрелы, я направлялся в другую, где выстрелы еще продолжаются.

— Мы надеялись, что они отгремели окончательно в сорок пятом, — говорил мне в самолете Николаев. — А они продолжаются. И будут продолжаться. Так уж устроен наш мир. И правое и неправое дело защищается пулей.

В Триполи мы встречали Первомайский праздник. А третьего мая я улетал с побережья средиземноморского снова к атлантическому. На праздничном вечере в саду посольства ко мне подошел Николаев.

— Значит, послезавтра?

— Послезавтра.

Он помолчал, опустив голову и насупившись:

— Вы там поосторожнее! Пуля всюду дура — что в Лаосе, что в Анголе, — задумчиво взглянул на меня. — Слава богу, хоть здесь, в Ливии, тихо! Вроде бы отвязались от них. Им бы с десяток спокойных лет, чтобы подняться в рост!

И вдруг оживился:

— Как преобразился Триполи! Вам удалось его осмотреть?

— Побродил по набережной немного.

— Немного не годится. Надо посмотреть все самое примечательное в городе. Я попрошу, чтобы завтра вам дали посольскую машину. Да и отдохните под здешним мирным небом перед поездкой на войну. Быть в Триполи и не осмотреть город! Так нельзя! Вам как журналисту такая поездка обязательно когда-нибудь пригодится.

И вот сейчас, когда я пишу эти строки, то вспоминаю слова Анатолия Николаевича «когда-нибудь пригодится». Пригодилась для того, чтобы написать эти страницы. Посольский шофер меня возил как раз в те районы Триполи, которые семь лет спустя будут подвергнуты бомбардировке с американских самолетов, прилетевших со стороны моря. Тогда оно мне казалось таким мирным.

Корабельный шлях густ — суда идут в «затылок» друг другу. И каких только флагов не увидишь на мачтах! Встретил даже судно под флагом Ганы. А ведь, кажется, недавно в ганском порту Тема присутствовал на подъеме флага на первом торговом судне, ставшем ганской собственностью. Оно было небольшим и отваживалось ходить лишь в недалекие от Ганы африканские порты. Это, встреченное у берегов Италии, тоже не великан, но вполне солидный сухогруз. Шел впереди нас и вдруг стал менять курс, поворачивая влево. Должно быть, во Францию. Может быть, в Марсель? Марсель… Где-то тут не так уж далеко этот приветливый французский город.

И вдруг вспомнилась его набережная, темные стены старинного форта, прикрывающего вход в старую гавань, отданную под катера и яхты, по берегам гавани великое множество кафе, ресторанчиков, магазинов. В одном из книжных магазинов с обложки книги на прилавке взглянуло на меня милое лицо женщины, такое знакомое, что я вздрогнул. Мадлен Риффо! Ее книжка! Я полистал странички и поскорбел: не знаю французского! О чем очередная книга Мадлен? Может, об ее удивительной юности? В оккупированном гитлеровцами Париже она на велосипеде подъехала к резиденции гитлеровского генерал-губернатора в тот момент, когда он выходил из дома, и разрядила свой пистолет ему в грудь. Ее приговорили к смерти. Перед казнью она бежала из тюрьмы и снова в подпольных отрядах франтирьеров сражалась с врагом. Она стала героиней Франции. Пабло Пикассо нарисовал ее портрет и под ним сделал надпись: «Мадемуазель де Франс», — отважная девушка удостоилась великой чести — стать олицетворением своей родины. Когда оасовцы, правые французские экстремисты, подняли в Алжире мятеж, Мадлен Риффо, корреспондентка «Юманите», оказалась их пленницей. Ее снова приговорили к смерти. Она снова бежала. Когда во Вьетнаме началась война за освобождение от французского колониализма, корреспондент «Юманите» Мадлен Риффо оказалась в отрядах народно-освободительной армии Вьетнама, и тогда в Париже ее объявили государственной преступницей — за поддержку «врага».