И снова взлет...

— Скажу, почему не сказать. — Кирилл покашлял. — Другие же летают. А ты разве хуже? Тебе-то уж летать сам бог велел, у тебя и характер, и все, что надо. Натура у тебя, знаешь ли, как раз для авиации, чтобы летать. Не размениваешься на мелочи, нету в тебе киселя этого, чем обычно начиняют вашего брата, женщин то есть.

Малявке опять стало смешно, но ответила она вполне серьезно:

— Спасибо на добром слове, товарищ лейтенант, только летчицы из меня никогда не получится, я боюсь высоты.

— Подумаешь, в детстве я тоже высоты боялся. Залез как-то на колокольню, дружок затащил, так у меня от страха кости друг о дружку стукались, на земле, наверно, слыхать было. А сейчас ничего, летаю.

— Сравнили, товарищ лейтенант. Вы же мужчина, да еще вон какой, а я женщина. Разница большая.

— В чем же?

Малявка дразняще засмеялась.

— Будто не знаете?

— Откуда же?

— Ой ли, товарищ лейтенант, так я вам и поверила, — уже вызывающе тряхнула она головой. — Женщина — это совсем другое. Мужчины — это великаны, воины, рыцари, они все умеют, а женщины — ну, это совсем наоборот, ну, ничего похожего, совсем-совсем не то, — и, как бы решив просветить невежественного летчика, что же это все-таки такое, по ее мнению, женщины, она вдруг с дурашливой кокетливостью, какой от нее было трудно ожидать, отставила одну ногу назад, картинно изогнула стан, отчего ее небольшие, но крутые бедра тут же приобрели необыкновенно выразительный, как тогда, на сцене, когда она пела, даже сладострастный рисунок, а маленькие острые груди — не менее выразительную обрисовку, томительно вскинула руки к вискам, как бы прихорашиваясь, и при этом так забавно, с игрой бровей, ресниц и губ, повела глазами по сторонам, что, хотя и была в обыкновенной солдатской гимнастерке, пилотке и кирзовых, не по размеру, сапогах, показалась Кириллу до того соблазнительно-женственной и опасно восхитительной, что он даже почувствовал себя неловко, когда слишком уж долго и как-то совсем по-иному, чем раньше, посмотрел на нее расширившимися глазами. А чтобы скрыть, наконец, эту неловкость, вдруг недовольно нахмурил брови и спросил намеренно строго:

— Но почему ты все-таки здесь? Только не говори, что заблудилась или собирала цветы. Ждала меня?

Опасно восхитительная женщина в Малявке моментально исчезла, перед Кириллом снова был угловатый подросток в солдатской форме, и виноватый вид этого подростка подтвердил его подозрение: да, она ждала именно его, Кирилла, ждала довольно долго, и Кирилл хотел было вспылить, но Малявка его опередила. Покаянно приложив руки к груди, она тут же затянула на один мотив жалобным голосом, нисколько не думая, что этим только могла себя унизить:

— Не ругайте меня, товарищ лейтенант, я сейчас все объясню. Вы поймете, только не гоните.

Кирилл подоил себя за нос.

— Ты не собачка, чтобы тебя гнать. А потом сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не звала меня «товарищем лейтенантом». У меня есть имя.

— Хорошо, больше не буду, — покорно согласилась Малявка. — Только пока не получается. Но потом получится. — Затем, улыбнувшись, хотя улыбаться вроде было нечему, пояснила: — Я поджидала вас, чтобы попросить прощения.

— За что?

— Это я виновата, что вы попали на гауптвахту.

— При чем здесь ты? — поразился Кирилл. — Вовсе не из-за тебя, напрасно ты беспокоишься и ходишь тут.

Ему было явно неловко и смешно. Но Малявка продолжала:

— Не порань я коленку, ничего бы этого не случилось. Как видите, кругом виновата я.

— Все это выдумки, — грубо остановил ее Кирилл. — Ты ни в чем не виновата, виноват я сам.

— Нет, нет, не говорите, — позволила себе, наконец, и она повысить на него голос. — Наоборот, это все я. Я все понимаю, не маленькая. Мне было так больно и обидно за вас. И жалко. Я всю ночь не спала. Не верите? Честное комсомольское. Даже плакала. Если б смогла, я бы на гауптвахту пришла, да только не смогла…

— Стоп, Малявка, стоп! — вдруг остановил ее Кирилл. — Ты, кажется, попалась, — и, притушив голос до шепота, словно открывал бог знает какую тайну, с мстительно-радостным озарением произнес: — Так это, значит, ты, плутовка, пробиралась ко мне на гауптвахту, да часовой тебя не пропустил? А? Скажешь, не ты? А ну, говори! Да не вздумай отпираться, на этот раз у тебя ничего не выйдет. Часовой мне все рассказал, да только я тогда не шибко-то вник. Не ты, скажешь?