И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

 Там, где при нем, Симеоне, висели карты, портреты предков, боевые знамена отличившихся дружин и охотничьи и военные трофеи, напоминавшие о славной юности не только его самого, но и всей лукоморской династии, выросли шкафы и полки, набитые ретортами, склянками, бутылями, горелками, перегонными кубами и прочими вещами странными и отталкивающими, чему нормальный человек и названия знать не может, и не дай Бог, когда–нибудь вообще узнает. Нечистые атрибуты колдовства расползлись по его столу красного дерева, залив его, проев и местами перекрасив во все цвета радуги, если бы, конечно, на каком–либо небосводе нашлась радуга, сияющая всеми оттенками черного, коричневого, грязно–фиолетового и ядовито–зеленого. Они забрались на подоконники, повисли на крюках, изгнав оружие и штандарты, взлетели под потолок и усеяли отвратительным ковром весь пол, поджидая, как мины магического действия, неосторожного неприятеля.

 Было похоже, что колдун занимал не только его трон, но и его рабочие палаты.

 - Какая гадость… — сморщился царь и брезгливо подвинул ногой почти пустой мешок у порога. В мешке что–то тоненько и жалобно звякнуло на разные металлические голоса.

 Симеон попытался представить, что бы там могло быть, но кроме большой кучи стальных колец ему в голову ничего не шло, и он рассердился.

 Пинком отшвырнул он черный мешок — тот отлетел на средину кабинета, печально дзенькнув (да что там у него такое?!), сделал шаг…

 И споткнулся о коробку.

 - Да чтоб тебя!.. — откинул он и ее в сторону и сделал еще один, сперва осторожный, шаг вперед, но потом плюнул, фыркнул, и зашагал решительно, с раздражением расшвыривая направо и налево оборудование осиротевшей магической лаборатории, как будто жалея, что на месте этих коробов, тюков, мешков и пакетов не было самого Чернослова.

 Так, то ли пританцовывая, то ли тренируясь перед воображаемым футбольным матчем, царь прошествовал к столу, подтащил к нему такой же пятнистый стул, хотел сесть, но передумал, и встретил влекомого не знающей пощады рукою кузнеца Букаху стоя, гневно подперев тощие бока кулаками.

 - Что ж ты это, подлец, так меня подвел, а? — сердито заговорил он, не дожидаясь, пока Семен отпустит пленника. — Я тебя жаловал, награждал, уважал, ублажал, а ты…

 Букаха рухнул на колени, ткнулся физиономией в пол и жалобно замычал.

 - Да когда ты к нему переметнулся, я подумал — сплю! Колдун — наяву. Солдаты его — наяву. Разгром в трапезной — наяву. А измена твоя — поверить не мог!..

 Бывший воевода застонал еще жалобней, с подвыванием, что должно было выражать по его замыслу полнейшее раскаяние.

 - И ты ж не только тогда струсил — это я еще могу понять. Ну, дал слабину человек, ну, с кем не бывает. Но ты ж еще потом за невесткой моей соглядатайствовал, колдуну проклятому на нее доносил! По своей воле, не по принуждению! Она через тебя чуть в лапы его гнусные не попала!..

 Изменник закатил очи и начал биться лбом об пол — быстро, но не сильно.

 - Да ты чего ж молчишь–то? — сурово прикрикнул на него царь. — Стыдно, а?

 - Да немтой он, ваше величество, — деликатно откашлявшись, решился кузнец привлечь к себе высочайшее внимание. — Допрашивали мы его уже, так он и тогда ничего не говорил — всё «му», да «му»… Может, язык проглотил? Или отрезали?

 - Отрезали?.. — забеспокоился почему–то за Букаху царь. — Ну–ка, злыдень, покажь язык!

 Тот с готовностью перестал пытаться пробить пол головой и его продемонстрировал.

 - Нет, целый… — с непонятным облегчением вздохнул царь. — Наверное, это его Бог наказал за измену…

 Букаха, решив, что его простили [35], на четвереньках бросился к царю и попытался обнять его коленки.

 Симеон покривился, как будто к нему полез ласкаться слизняк, и поспешно отодвинулся на шаг.

 - Не приставай ко мне. Кыш, кыш, — замахал он на готового предпринять вторую попытку воеводу как на прилипчивую муху. — Убери его от меня, кузнец. Смотреть противно. Молодец… среди овец.

 Семен с радостью подхватил предателя за шкирку и отнес на пару метров от сурово насупившегося царя.

 Букаха отчаянно замычал, заломил руки и стал рвать на себе волосы.

 - Ишь, кается… — ворчливо заметил Симеон. — Грешить не надо было — каяться бы не пришлось.

 - Извиняйте, вашвеличество… Что с ним делать–то теперь прикажете? — спросил кузнец, встряхивая своего подопечного, чтобы тот успокоился.

 Подействовало плохо.

 - С ним–то? — царь задумчиво почесал в затылке. — По традиции его, как военного, после всего, что случилось, надо бы запереть в комнате с луком и одной стрелой…

 Предатель горестно взвыл.