И станешь ты богом

– Ему кое-что как воеводе интересно. Да и вдруг Пислэг не захочет общаться? Кому, как не Щуке, его попросить поведать нам обо всём?

Ингрельд поёжился:

– Понял. И по поводу Щуки понял. Ну, братишка, – обратился он к связанному башкиру, – тебе лучше самому всё рассказать, что Кудыму интересует. Если тебя станет спрашивать Щука… – Ингрельд с жалостью посмотрел на Пислэга, покачал головой и отошёл в сторону.

Не обращая внимания на валяющегося у их ног башкира, Кудыма и Щука с аппетитом поели и, сыто икая, вытерли жирные пальцы о волосы. Потом Кудыма пихнул связанного человека пяткой:

– Ну, Пислэг, расскажи нам, почему ты предал кровное братство, почему напал на мою деревню, как тебе удалось пройти до неё, куда потом вы все подевались. И почему ты сейчас здесь, а не со своим родом; кто эти люди, с которыми ты коротаешь нынешние дни? Кстати, Щука тебе хорошо знаком. Его тоже интересуют все эти вопросы. И, думаю, тебе сейчас лучше не молчать. Или тебя спросит воевода, и по-своему. Ты ему всё расскажешь, я это знаю, ибо имел несчастье видеть, что бывает с теми, кто отказывается общаться с этим человеком. Потом они сами, прямо-таки взахлёб, всё рассказывают. Но хотелось бы просто поговорить. Понимаешь?

– Да пошли вы все в задницу дохлого пса!

– Зря ты так, Пислэг! Щука, только пока без лишнего членовредительства, покажи этому человеку, что его ждёт.

– Это можно. Это я запросто.

Щука примерился. Прищурился. И вдруг жёстким, как сучок, пальцем, ткнул Пислэга куда-то за ухо, надавил. Башкир завизжал от пронзительной боли. Узкие глаза широко раскрылись, из них потекли слёзы.

Ватажники, услышав вопли и стоны, вспомнив, как Щука допрашивал взятого в плен разбойника, содрогнулись.

– Хватит на первый раз. Ну, так как, поговорим? Пислэг, послушай, ты храбрый воин. Отважный и опытный боец. Неужели ты хочешь сдохнуть от пыток? Я обещаю тебе, если всё нам расскажешь – хоть ты и предал меня, хоть ты и нарушил самую крепкую и страшную клятву между людьми, – я тебе дам возможность уйти живым и невредимым. После рассказа я предлагаю тебе поединок на том оружии, которое ты выберешь. Выиграешь – люди, которых мы захватили в плен, даже рабы, будут отпущены, добыча и взятый в становище скот – возвращены. Что скажешь? Ты хорошо меня знаешь, Пислэг, я в таких вещах не никогда и никого обманывал.

Башкир поднял склонённую голову:

– А если проиграю?

– Твой проигрыш – это твоя смерть. Такая же участь постигнет остальных. Мне они без надобности.

– Я согласен. Будем биться на боевых топориках и ножах. Без доспехов. Насмерть. Ты, Кудыма, согласен на это? И что ты скажешь? Но подчинятся и сдержат ли данное тобой слово твои люди, если я убью тебя?

– Да, Пислэг, сдержат. Так, что, поговорим? Или Щука опять спросит тебя? Только учти, больше его останавливать не буду. И поединка тоже не будет. Не с кровавым же ошмётком мне биться?

– Последнее. Когда ты узнаешь всю правду, не изменит ли эта правда твоего слова? Ведь ты его так опрометчиво дал, ничего ещё не узнав.

– Слово – не птица. Вылетело – не поймаешь.

– Что же, будь по-вашему. Но первым делом объяви свою волю ватажникам. Они должны знать о принятом тобою решении насчёт поединка.

Щука тронул за плечо Кудыму, ощутив его каменную тяжесть:

– Шаман, ты хорошо подумал, дав такую клятву, да ещё клятвопреступнику?

– Не беспокойся, воевода. Объявляй народу решение. Потом возвращайся. Тебе ведь тоже интересно, что же произошло тогда?

Щука отошёл к ватажникам.

– Слышишь, Кудыма, может, быть развяжешь меня? – Пислэг приподнял голову.

– Э, нет, дружище. Поначалу всё расскажешь. Потом – всё остальное. Не беспокойся. Я – хозяин своего слова. А вот и Щука возвращается. Ну что, мы тебя слушаем.

Пислэг облизал внезапно пересохшие губы:

– Вам действительно так хочется все узнать?

– Да, Пислэг. Очень хочется. Нельзя судить человека, не зная того, что его побудило к тем или иным действиям, – Щука прикусил сорванную травинку. – Только сперва поведай нам, кто эти люди, что живут вместе с тобой.

– Сыновья, их жёны, дети, моя жена, рабы. Самые близкие.

– Один из твоих сыновей убит, один из твоих внуков убит. Женщины опозорены. Как дальше жить будешь?

– Какое твоё пёсье дело?

– Ладно, ладно, не ругайся. Сам всё понимаешь. Небось, тоже в набеги ходил. Хорошо, хоть Кудыма побеспокоился. Не то вспороли бы бабам животы после того как натешились ими вдоволь. А сынам отрубили бы головы. Сейчас для всех них появился шанс выжить. Чего уж там? А где, Пислэг, твой род?

– Я всё-таки не понимаю, какое тебе до этого дело?