И сто смертей(Романы)

Так скорбят по близкому человеку, от которого при жизни привыкли видеть одно лишь беспокойство, однако после его смерти приходит горькое сознание: остается все же пустота.

И другая мысль тут же прожгла Эрвина: если бы они не отвозили пушки, то никогда бы и не угодили на этот проклятый мост!

Медленно, дюйм за дюймом проползая все дальше, он наконец взобрался на мост, остановился, натянул ручной тормоз, слез, сделал круг возле машины и проверил, все ли колеса прочно встали на место. Задние сдвоенные колеса своими широкими шинами свисали по обе стороны проезжих дорожек, составленных из шпал и рельса, но это ничего не значило, если ехать не сползая, то не соскочат. Только полегоньку да потихоньку!

И пустился в путь.

Он знал, что сейчас все одиннадцать человек вместе с охраной моста сгрудились и смотрят ему вслед, но тут же, едва машина стронулась с места, забыл об этом. Ничего отвлекающего, лишь эта сверкающая стальная полоска, что надвигается между радиатором и фарой! Через некоторое время ему стало казаться, что, пока дело идет так, машина будет неуклонно скользить по направляющей, от которой и не сможет отклониться. В то же время каких невероятных усилий стоило ехать прямо, просто прямо, и ни миллиметра вправо или влево! Машину все время тянуло в стороны — отчего бы это? Иногда некоторые шпалы поддавались, когда на них накатывалось колесо, один конец немного проваливался, а другой поднимался. Всякий раз сердце Эрвина замирало, он напряженно ждал следующего момента, но машина продолжала катиться дальше, и ничего не происходило.

Все виделось словно в замедленной съемке. Голубой, лучащийся мир вокруг него был заполнен какой-то густой, перетекающей стекловидной массой, которая хотя и была прозрачна, но препятствовала любому движению, и лишь благодаря предельной отдаче мотора можно было медленно, раздвигая упругие волны, преодолеть этот эфирный сироп и протиснуться вперед.

Эрвин успел передумать бесчисленное множество мыслей. Что делать, если сейчас над мостом появятся немецкие самолеты? Остановиться нельзя, укрыться негде, он со своей машиной — почти что недвижная, беспомощная мишень, если глядеть сверху — этакий большой зеленый жук, который неуклюже переползает по травинке через ручей.

А когда, несмотря на все усилия, он не уловил за гулом собственного мотора посторонних звуков, перед ним возник новый жуткий образ. Ему вдруг показалось, что сейчас из-за поворота вынырнет поезд, какой- нибудь тяжеловесный эшелон или просто паровоз с тендером, который мчится на всех парах на ближайшую узловую станцию и которого на столь близком расстоянии уже ни за что не остановить. Железная махина налетит на него, подомнет, разогнув переплеты моста, столкнет вниз, в реку, в коричневато-белые водовороты. В следующее мгновение он уже ощутил, как в легкие со страшной силой врывается холодная речная вода, она захватывает дыхание и сковывает его толстым зеленоватым стеклом. Ни одного движения, ни единого звука оттуда уже не дойдет.

Силой воли Эрвин убедил себя, что едва ли на линии еще происходит какое-то движение поездов, если уж мост приспособили под автомобильную переправу, а если и происходит, то, видимо, охрана моста позаботится о том, чтобы не было столкновений и заторов. И все же чувство опасности продолжало пульсировать в сознании: все может быть, может случиться накладка, а что, если мостовой охране не успели передать сообщение?

Когда Эрвин достиг середины моста, появилась новая опасность. Теперь приходилось каждый миг следить за собой и сдерживаться, чтобы не нажать сильнее на газ. Путь казался таким бесконечным, какие-то запасы терпения вдруг вконец иссякли, нога помимо воли Эрвина стремилась увеличить обороты. Это было особенно опасно. Потому что в сознании уже возникло соблазнительное представление о том, как машина одним стремительным рывком преодолевает эти последние десять метров — с такой скоростью, которая сама по себе и на дюйм не даст отклониться от прямой. Наверное, к счастью, что в этот самый момент левое переднее колесо ткнулось в шпалу, которая на пилораме пошла вкось и оказалась с одного конца тоньше. Этот толчок неожиданно вспугнул Эрвина и помог ему пересилить себя. Представление о легком и прохладном ветерке, который обдувает лицо при быстрой езде, рассеялось, уступив место реальности, смолистому запаху пропитанных шпал, масляному чаду перегретого мотора и пышущей со всех сторон жаре.

Когда последние переплеты моста проплыли мимо и колеса скатились на железнодорожную насыпь, Эрвин вдруг вдохнул полной грудью. Только теперь он осознал, что все время сдерживал дыхание. Он съехал с насыпи и остановил машину. Когда он вылезал из кабины, ему пришлось с треском отдирать мокрую от пота гимнастерку от искусственной кожи спинки сиденья.

По мосту, под завывание мотора, медленно, будто в кошмарном сне, полз следующий «хеншель».