И сто смертей(Романы)

Когда он рассказал о своих размышлениях друзьям-художникам, они и на это отозвались с похвалой. А кое-кто даже добавил, что Каспару не стоит горевать: если из него и не вышло художника, то получился, во всяком случае, хороший человек, а это в конце концов куда существеннее.

Теперь Каспар уже многие годы работал ретушером в типографии и смирился с несправедливостью своей судьбы. Он почти перестал сетовать даже по поводу войны. Зато у него, как у человека на твердой зарплате, дома всегда водилась бутылка вина и что-нибудь на закуску, чем большей частью не могли похвастаться беззаботные по натуре художники. И это обстоятельство, по-видимому, в немалой степени способствовало тому, что к нему частенько наведывались старые товарищи.

Заводилой этой художнической братии был маленький Миксер, который старался свой жалкий полутораметровый рост восполнить невообразимо всклокоченной бородой и башмаками типа «Унисекс» на толстенной подошве и каблуке. Свое прозвище Миксер получил от необоримого стремления все везде молниеносно смешивать, будь то краски на палитре или напитки в буфете хозяина. Он категорически отрицал чистые тона как в жизни, так и в искусстве и был в этом столь неуклонно последовательным, что считал это даже личным творческим методом и страшно гордился им. «Этого я ниоткуда не заимствовал, — повторял он, — это я из собственной башки выцедил».

Впоследствии Каспар частенько пытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь в глазах Катрин хоть тень недовольства. Ни разу, даже когда опившийся до чертиков Херман начал у них на кухне сбивать кофемолкой коктейль. И даже в тот раз, когда Миксера застали в их супружеской постели между двумя голозадыми девками и выслушали невозмутимое разъяснение маэстро, что он изучает натуру для своего триптиха, который станет гвоздем весенней выставки. И в таких случаях Катрин смеялась с обычной беспечностью, вызывая среди художников всеобщее восхищение. Некоторые более вольного склада друзья объявили даже, что это большой эгоизм и великий грех — держать столь совершенную жену только для себя и не делить ее с друзьями.

Эта веселая, полная удовольствий жизнь казалась вечной.

Тем более ошеломляющим был внезапный уход Катрин. Однажды она просто бесследно исчезла со всеми своими вещами, будто тут и дня не прожила. Никаких упреков, громких сцен или выяснения отношений. Когда Каспар спустя немалое время разыскал ее у подруги, Катрин не вышла даже в переднюю, чтобы обменяться хотя бы двумя словами. Лишь велела передать, что и без того очень хорошо знает и Каспара, и то, что он мог бы ей в таком положении сказать, выслушивать это ей было бы невыносимо скучно, пусть Каспар избавит ее от подобной скуки.

Вначале Каспар подозревал, что за всем этим определенно кроется счастливый соперник. В ярости он кидался от одного друга-художника к другому. Но один преспокойно жил с собственной женой, другой — с натурщицей, а третий вообще с головой ушел в живопись и никакого интереса к женщинам не проявлял. Предпринятая Каспаром акция не дала никаких результатов.

И только спустя какое-то время он пришел к убеждению, что никакого другого мужчины у Катрин все же не было. Замуж она больше не вышла, жила одна, общалась с незнакомыми Каспару людьми, и в компании с художниками ее больше никогда не видели. Каким-то кружным путем до него дошел слух, что Катрин жалеет о потерянных годах.

Когда Каспару стало ясно, что Катрин ушла всерьез и возвращаться назад не собирается, он решил было разом изменить свой образ жизни. Собрал все пустые бутылки, унес их и ни одной полной взамен не купил. Две недели терпел без единого глотка.

Но постепенно жизнь все же начала входить в привычную колею. Видимо, колея эта была достаточно наезженной. Заходил какой-нибудь дружок утешить, по старой привычке он прихватывал бутылочку — тут уже отказываться было вроде бы неудобно. Ни разу не оставлял он за дверью и компанию Миксера. Они ведь одни понимали, что он, Каспар, на самом деле талантливый, а теперь еще к тому же и несчастный человек, у которого жизнь пошла кувырком из-за человеческой жестокости и бессовестности. Мобилизация на войну, интриги в художественном училище и уход Катрин были разными проявлениями все той же жестокости, которые все равно действовали на Каспара.

В действительности это было все-таки в значительной степени гложущим чувством собственной неполноценности. Каспар мучился сознанием своего несовершенства. Но, когда художники вновь и вновь искали его общества, рассуждали с ним об искусстве и спрашивали его мнение о своих новых картинах, тем самым они ведь причисляли и его к своему клану, считали своим. Так вопреки всем бедам Каспар вошел в горячо желанный удивительный мир искусства, куда он в молодости, как и многие другие, столь безуспешно стремился попасть.