Яан не мог сейчас взглянуть в глаза Ринку, неловкость за свой разбежавшийся по кустам взвод вынудила его искать дела на стороне. Подходящую возможность для этого предоставила застрявшая в обширном ольшанике санитарная двуколка. Лошадь ржала, призывая на помощь, повозка удерживала ее на месте и не давала освободиться. Яан пошел и принялся успокаивать и эту животину, тут тоже пришлось помалу и разумно подать назад, чтобы выбраться из чащобы. Только терпением можно было чего-то достичь, спешка могла лишь испортить дело.
Яан уже сколько-то провозился с повозкой, когда до него с другой стороны дороги донеслось нечто вроде бессильного всхлипа. За кустом стоял молоденький боец, позеленевший с лица, будто лист ольховый, он держался обеими руками за ольху, его рвало. Внешне он выглядел целым и невредимым, просто нервы не выдержали напряжения воздушного налета. Постепенно слух снова стал различать звуки. Оглушающий рев самолета быстро утих, лишь основательно загнанное сознание еще отказывалось верить этому, все боялось худшего.
Машина под большой сосной была в полной сохранности. Яан теперь поспешил обратно на шоссе, где Ринк собирал бойцов. Младший лейтенант расхаживал с мрачным видом взад и вперед по дороге, шумно дышал и сердито притопывал. Ринка лишь при переходе в Красную Армию произвели из старшего сержанта- сверхсрочника в младшие лейтенанты, и теперь он переживал неведомое доселе чувство стыда за то, что именно его взвод при первой же проверке огнем настолько оробел. Он не оглядывался, чтобы случайно не увидеть какое-либо начальство, которое со стороны наблюдает его унижение.
К счастью, у начальства у самого хватало забот по горло. Другие взводы тоже со страшной поспешностью и в беспорядке разбежались с дороги по кустам и выгонам, теперь бойцы со всех сторон тянулись назад к дороге, и все равно многих еще недосчитывались Некоторые бойцы все еще с опаской поглядывали вверх. Было трудно заставить себя выйти из-за дерева или куста на открытое место, на шоссе их ожидала пугающая беззащитность, нужно было перебороть самого себя. По обочинам шоссе ходили санитары и искали раненых. Они тоже старались держаться поближе к кустам.
Но на этот раз немецкие самолеты улетели окончательно. Видимо, посчитали, что колонна достаточно рассеяна, или же кончились бомбы, которые оставались у них после какого-нибудь другого объекта и которые они здесь походя сбросили.
Отделение младшего сержанта Курнимяэ гуськом вышло из кустарника и направилось туда, где командир взвода нетерпеливо топтался на шоссе. Они подошли одновременно с Яаном. Бойцы были в поту и возбуждены, но все находились при оружии. Все, кроме одного. Боец без винтовки был чернявым, тщедушным, словно подросток. Зато командир отделения Курнимяэ нес две винтовки — одна за плечами, другая в руке. Ринк критически оглядел его, но не сказал ни слова, повернулся к отделению спиной и с кислой миной стал наблюдать за бойцами, которые поодиночке тянулись из зарослей к дороге.
Курнимяэ поднес винтовку к лицу чернявого бойца и объяснял по-эстонски, очень медленно и раздельно выговаривая слова, словно это могло облегчить тому понимание незнакомого языка:
— Боец никогда не бросает оружия. Какой же ты боец без винтовки? Без винтовки ты просто пастух, и все. А если бы немец выбросил десант, что тогда? Ты чешешь с голыми руками, швыряешь винтовку куда попало — чем же ты немца встретишь, а?
Чернявый солдат виновато смотрел на него, моргал и кивал на каждую фразу Курнимяэ, будто он был совершенно согласен со всем сказанным.
— Без винтовки ты как навозный жук. Любой на тебя наступит и раздавит. Поэтому ты и должен беречь оружие, как душу свою бессмертную, понимаешь?
Младший сержант сплюнул. И тут же растер сорок шестым размером сапога, словно жука придавил. Смуглый солдат напряженно следил за каждым его движением и кивал, хотя на лице бойца отражалось лишь страстное желание понять командира. Понял он только то, что командир корит его за винтовку. Причина укора маячила прямо под носом у бойца; видимо, это помогло.
— На, бери, — Курнимяэ сунул ему наконец в руки винтовку. — И если я еще раз увижу, что ты ее бросаешь, пойдешь под трибунал!
Он глянул вокруг, увидел Яана и с явной радостью при виде знакомого человека, способного понять его, пояснил:
— Вообще-то Атабай — парень жилистый, но тут отпраздновал труса. А где он там в своей пустыне взрывы слышал? Ничего, через месяц боец будет что надо, я из него сделаю человека, любо-дорого будет поглядеть. Сделаю, Атабай?
Смуглый боец посмотрел на младшего сержанта своими большими, казалось, удивленными и грустными глазами, понял, что у него что-то спрашивают, кивнул и сказал:
— Что надо!
— Во, уразумел! — победно воскликнул Курнимяэ.