И сто смертей(Романы)

Точку всему поставил случай, когда однажды с утра со стороны Латвии начал доноситься громкий гул моторов и лязг железа. Тимуск послал парнишку на трубу кирпичного завода поглядеть, тот увидел приближающуюся вдали в клубах пыли колонну, что-то там гремело, то и дело сверкала сизоватая сталь. Парень опрометью скатился вниз, сам дрожит от страха и орет, будто на дыбе:

— Немцы идут на страшенных машинах!

Тимуск вскочил на велосипед, примчался что было духу домой, с ходу посадил семью в коляску — и давай стегать коня. Остановился только в уездном городе.

Заявляется в исполком с вестью, что в волость вошли немцы, а тут как раз звонят из волисполкома: дескать, из Латвии прибыла колонна тракторов и сельскохозяйственных машин из госхозов — что с ними делать и куда дальше направлять? На месте ни одного представителя власти не сыскать.

Что там Тимуску в точности сказали в уездном исполкоме и какими именно словами, знают лишь одни присутствовавшие при этом, во всяком случае, Тимуск выскочил оттуда как вареный рак, схватил вожжи и повернул обратно. Примчался назад в волисполком, однако там за это время неизвестные лица уже воспользовались случаем. Унесены были и пишущая машинка и печать, которую председатель впопыхах не удосужился сунуть в карман.

На первый взгляд потеря не представлялась невосполнимой, однако трудности возникли, когда Тимуску спустя два дня пришлось начать выдавать справки на эвакуацию. Такой документ без печати, вполне понятно, недействителен. Люди нервничают, поторапливают, председатель волисполкома в отчаянии ногти грызет, в уезд позвонить тоже боится, известно, что там скажут! Тут какой-то местный умник возьми и посоветуй: а не поставить ли вместо печати отпечаток пальца, мол, это столь же верное дело, отпечаток пальца совершенно невозможно подделать, он у каждого свой.

Тимуск и ухватился за эту дактилоскопическую истину: принялся мазать большой палец на штемпельной подушке и ляпать на каждую бумагу фиолетовый отпечаток.

Когда эвакуирующиеся добрались до Таллина и предъявили документы на дальнейшее следование, у них, конечно, спросили, что это за кляксы украшают их справки. А это большой палец Тимуска, отвечали люди. Так эта история и дошла до столицы.

Другую историю о страхе рассказала недавно в поселке Астрид. Пожаловалась, что скотобойня выматывает у Тоомаса, мужа ее, все силы. Директор Кивиранд уже целую неделю улаживает в Таллине дела, теперь позвонил оттуда, что пусть Тоомас и дальше замещает его, дескать, он в наркомате задержится. И ребенку ясно, что мужик просто перетрусил! В такое время он должен бы бегом примчаться назад, но, видно, прослышал, что лесные братья уже захватили разок в поселке власть, и теперь его палкой не выгонишь из столицы. Глаза Астрид сверкали, когда она рассказывала об этом, возмущение ее было глубоким и неподдельным, и Рудольфу вспомнилось, как он в прошлом году, во время июньской революции, прямо жалел, что у Астрид наступило время рожать. Другую такую энергичную девушку надо было еще поискать в поселке, в комсомольской ячейке она бы очень пригодилась. Но в тот раз ничего нельзя было поделать, жизнь шла по своим законам, которые даже большие и переломные события не в силах были изменить.

Рудольф согласился с Астрид и решил поговорить о директоре скотобойни в укоме партии. Пусть они сообщат в Центральный Комитет, эту заячью душу следовало приструнить. Кому, как не директору крупнейшего предприятия в поселке, осуществлять на месте советскую власть.

И еще Астрид осторожно спросила, знает ли Рууди о том, что происходит в Ванатоа. Осталось впечатление, что она находится в контакте с Хельгой. Незадолго до этого сестра намеком высказала пожелание, чтобы он так, от нечего делать, их не навещал. Не было и малейшего сомнения, что причина кроется в Ильмаре. По слухам, зять буйствовал, когда по весне у него увели со двора машину. Теперь он явно винит в этом всех представителей новой власти. По мнению Рудольфа, можно было и оставить людям эти отдельные автомобили, приобретенные в долг и с великим трудом, — какие уж это средства производства! Но распоряжение поступило сверху, и не в его власти было менять его либо делать исключения. Уж столько-то он знал своего зятя, чтобы представить, как тот изводит Хельгу: у тебя брат парторг, не мог хоть разок постоять за нас!

Противная история, но что поделаешь? Меньше всего ему подобало заступаться за родственников. Это в старое время рука руку мыла. Ни в коем случае ему нельзя было пойти по этой дороге — тогда уж лучше сразу сложить с себя полномочия.