И тогда я ее убила

Следующие несколько дней я провожу в постели. Такое чувство, будто я никогда из нее не встану, просто не захочу встать. Я, конечно, понимала, что буду вне себя от горя, но ожидала, что к нему будет примешиваться щепотка облегчения. Ничего подобного. Каждую ночь мне снится, как я ее убиваю, — снится не само убийство как таковое, а осознание того, что я его совершила, и от этого меня потряхивает, ведь, без всяких сомнений, моя жизнь вскоре окончится. Меня в любую минуту могут разоблачить. Я жду стука в дверь, терзаемая всепоглощающим раскаянием. О, как мне хотелось бы повернуть время вспять! Как мне хотелось бы не совершать этого!

И каждое утро я просыпаюсь со стоном облегчения — такого глубокого, что глаза наполняются слезами. Слава богу, это только сон.

А потом я все вспоминаю, и это ужасно.

Наверняка всего лишь дело времени, когда меня задержат, и скоро в дверь действительно постучат. Убийц ведь ловят, верно? И я засыпаю снова, ведь что угодно лучше ожидания.

Джим очень добр и внимателен. Он думает, я горюю из-за смерти Беатрис. Он даже с работы отпросился, чтобы за мной присматривать, — вот до чего я плоха.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, Эм. Тебе, зайка, просто нужно отдохнуть, и станет полегче.

Он носит мне еду и чай, чашку за чашкой. И почти не разговаривает, просто сидит на кровати, терпеливо смотрит на меня, а его брови от переживаний сошлись в одну полоску. Но от смерти Беатрис ему должно бы стать легче. Теперь мы с ним снова будем только вдвоем, хоть он и никогда этого не скажет.

— Ты проснулась, Эм. — Это Джим принес кофе. Я слегка приподнимаюсь в постели. — Ну как ты?

— Вроде получше. — Кофе едва теплый. Интересно, сколько он простоял в чашке.

— Фрэнки звонил. Сказал, может отложить завтрашнее интервью, если ты не готова.

— Интервью? — Я пытаюсь собраться с мыслями, привести их в подобие порядка.

— Для «Открытой книги», заинька. По-прежнему хочешь его дать? Ты, вообще-то, не обязана.

— Оно же только в четверг. До четверга я наверняка оклемаюсь. — Я ставлю чашку на столик у кровати и сползаю обратно. Мне хочется лишь одного: поспать еще.

— Четверг уже завтра, Эм.

— Серьезно?

— Думаю, интервью надо отменить. Ты как, согласна?

Я вздрагиваю и снова сажусь как следует, будто меня подкинуло.

— Нет! Конечно же, мы не будем откладывать. Я пойду.

— Уверена?

— Я должна пойти. И хочу. Отзвонись им, милый, ладно? Скажи, что я буду.

Он смотрит на меня и с сомнением кивает.

— Хорошо, я с ними свяжусь.

— А я душ приму, — говорю я и встаю с кровати.

— Уверена, что справишься? — спрашивает Джим.

— Да, уверена. Я должна это сделать.

Понимаете, я попала в шорт-лист премии Пултона, одной из самых престижных, если не самой престижной литературной премии. Осмелюсь сказать, что сейчас я фаворитка, а «Открытая книга» — самая претенциозная и интеллектуальная литературная передача на телевидении. На данный момент это единственное, ради чего я готова встать с постели.

* * *

— Моя сегодняшняя гостья — Эмма Ферн, автор романа «Бегом по высокой траве», удивительного, увлекательного, смелого. Он как бы вне времени и все же говорит многое сердцам каждого поколения. Здравствуйте, Эмма. Добро пожаловать в «Открытую книгу».

— Здравствуйте, Ричард, и спасибо. Так замечательно оказаться у вас на передаче, — говорю я слабым голосом.

— Ну что ж, для начала, мои поздравления. Ваш первый роман — замечательная книга, которая сразу же оказалась в шорт-листе премии Пултона, и это громадное достижение.

— Да, спасибо вам. Я, конечно, очень счастлива, хоть и стараюсь умерить свой пыл. Это ведь мечта каждого писателя.

— Вот именно. К тому же вы написали бестселлер, что, как известно, не обязательно идет рука об руку с лауреатством.

— Да-да, повторюсь, я чувствую себя очень счастливой во всех отношениях. Все это просто сбывшаяся мечта.

— А еще у романа «Бегом по высокой траве» весьма необычная структура. Повествование нелинейно, временные рамки постоянно меняются. Все начинается с Первой мировой войны, и мы знакомимся с тремя сестрами, которые, скажем так, остались держать тылы, в то время как их братья…

Мне никак не сосредоточиться. Свет в студии жаркий, дезориентирующий. Я чувствую, как на коже проступают бисеринки пота; надеюсь, это незаметно. Я растеряна, устала, сбита с толку и отвечаю на вопросы почти механически — в конце концов, интервью я даю уже месяцами, но все равно концентрация то и дело ускользает. Остается лишь надеяться, что беседа закончится нормально.

— …Просто потрясающе, Эмма. Желаю вам удачи с Пултоновской премией. Могу поспорить, вы ждете не дождетесь результатов.

— И вы выиграете в этом споре, Ричард. — Мы оба смеемся. — Хотя, знаете, победить, конечно же, было бы здорово, но я и о шорт-листе мечтать не смела, так что все равно буду горда и счастлива, даже если не удастся выиграть.

— Да, достижение впечатляющее, особенно для первого романа, поэтому…

— Ричард, позвольте мне вас поправить: это не первый мой роман в полном смысле слова, а первый изданный.