И тогда я сказал - согласен !

Меня завели в камеру, два метра на три, с единственным крохотным окном напротив входа и высоко над полом, с грязной лампочкой, свисающей на изломанном проводе с потолка, с железным столом, привинченным намертво к полу, с двумя стульями по обеим сторонам стола и с глухими каменными стенами, по которым сбегали время от времени большие прозрачные капли, -- картина не для слабонервных, но тем не менее -- не новая для меня. На одном стуле сидел следователь -- невысокий мужичок лет пятидесяти, довольно невзрачный на вид, -- другой стул предназначался мне.

Пока я проходил и садился, следователь разглядывал меня, не желая скрывать своего любопытства, и я как-то вдруг заметил, что он меня не боится. Учитывая его комплекцию, а также то, что мы остались в камере наедине, это вызывало уважение, как вызывает уважение любое проявление смелости человеком, или даже не человеком, а собакой, кошкой, верблюдом или муравьем. Я лично очень уважаю муравьев -- такой как у них отваги я не видал ни у кого -- очень замечательные животные -- муравьи!..

-- Имя, отчество и фамилия! -- прервал мои размышления следователь. Перед ним лежал чистый лист бумаги, в руке он держал шариковую ручку.

Я присмотрелся к нему, и он мне понравился -- такой интеллигентный тип следователя (такие попадают иногда в органы охраны правопорядка), голос у него был тихий, или вкрадчивый, а взгляд внимательный, изучающий, но при этом вовсе не враждебный и не унижающий человеческое достоинство преступника, -- а скорее удивленный его нехорошим поведением. В общем, понравился мне этот человек.

-- Зовут меня Александр Тимофеевич, фамилия Горбатов! -- произнес я с достоинством, -- а вас как зовут?

Следователь удивленно взглянул на меня, но ответил не сразу, а чуть подумав и едва заметно усмехнувшись.

-- А меня -- Василий Иванович. Фамилия -- Щурский!

Я, не сдержавшись, хмыкнул. Надо ж такое сближение -- фамилия удивительно шла к нему -- небольшие глазки его постоянно щурились, отчего лицо приобретало донельзя хитрый вид -- до такой степени, что он походил на ребенка, задумавшего какую-нибудь пакость и не умеющего скрыть своих намерений.

-- Очень приятно, Василий Иванович, рад с вами познакомиться! - сообщил я, и в подтверждение своих слов улыбнулся. -- Значит, это вы будете вести мое дело? Эх, не завидую я вам!

-- Да, я буду заниматься расследованием данного происшествия, - ответил он, немного удивленный. -- А почему вы мне не завидуете?

-- Да все потому же, -- сказал я и покачал с огорчением головой. - Дело мое -- оно из разряда не раскрываемых. Преступление вроде бы и налицо, и преступник как будто есть, однако...

-- Что? -- следователь подался вперед, явно заинтригованный. Вряд ли он ожидал подобного разговора и подобного тона от подозреваемого.

-- А то, -- ответил я, откинувшись на спинку, -- что никакого преступления на самом деле не было, и нет, следовательно, преступника. Скажу проще: расследовать вам нечего, и все ваши труды окажутся напрасными.

-- Интересно! Интересно! -- проговорил он. -- Очень интересно. - Положил ручку на стол и тоже сел свободно, как бы принимая не совсем официальный тон и поддерживая свободную форму общения. Было очевидно, что я ему чем-то понравился, или по крайней мере, я ему интересен, хотя бы как нерядовой феномен. -- Очень интересно! -- снова проговорил он. -- И почему же вы считаете, что не было никакого преступления?

Хотя и понятно было, что следователь мне не верит всерьез, и вряд ли поверит, но уже было хорошо, что он не отметает сходу ничего, а внимательно готов выслушать любую, самую бредовую идею. Тут мне просто повезло -- другой на его месте меня и слушать бы не стал.

Без долгих вступлений я сообщил ему суть дела, то есть то, что я об этом деле думаю.

-- Начнем с того, -- повел я свою речь, -- что найденные в моем доме трупы вовсе не являются людьми. Запишите это, пожалуйста, -- попросил я и кивнул на бумагу, -- это я вам официально заявляю.

Следователь взял ручку, повертел ее в пальцах и снова положил на стол.

-- А давайте мы сейчас поговорим, что называется, без протокола! Заполнить эту штуку мы всегда успеем, ведь верно?

-- Ну хорошо, -- согласился я. -- Дело и в самом деле совсем не в бумажках.

Следователь кивнул, и я продолжил:

-- Значит, главное, что я хотел сказать: люди, обнаруженные у меня на кухне -- это вовсе и не люди!

Следователь одобрительно кивнул и улыбнулся, словно я высказал самую нужную и правильную мысль.

-- Эти люди, -- говорил я, -- они нигде не живут и никогда не жили, то есть, я хотел сказать, что если вы захотите персонифицировать их личность, то вам это, конечно же, не удастся сделать.

Следователь склонил голову и проговорил как бы про себя:

-- Действительно, убийца постарался максимально затруднить нашу задачу -- лица жертв так изуродованы, что их невозможно узнать, и даже подушечки со всех пальцев срезаны. Проведение дактилоскопической экспертизы теперь невозможно.