И тогда я солгал

Оглядываю кухню. Плита зажжена, и на одной из конфорок побулькивает кастрюля. Вместе с паром поднимается насыщенный, пряный аромат. Мой рот наполняется слюной. Кажется, прошло много времени, пока Фелиция вернулась.

— Ее трудно уложить. Я сижу с ней, сижу, а когда собираюсь уходить, она сразу вскакивает.

Я ничего не знаю о маленьких детях. Я думал, они ложатся и засыпают, когда их укладывают в кровать.

— Хочешь куриного супа? — спрашивает Фелиция.

— Это ты приготовила?

— Я еще учусь. Спрашиваю у Долли, как что делается, и записываю все, что она говорит. Сегодня утром она принесла курицу для супа и нарезала на куски. Я сделала остальное.

— Пахнет приятно.

— Я надеюсь. — Фелиция берет прихватку, поднимает крышку и отступает назад, когда ее обдает облаком пара. Потом опять осторожно приближается к кастрюле. — Не знаю, что получилось, — говорит она.

— Дай глянуть.

— Ладно, — с сомнением произносит она и протягивает мне прихватку. Я смотрю в кастрюлю, в которой четыре куска курицы плавают среди желтых пятен жира. Еще там есть морковка и лук, а также связанные ниточкой лавровые листья и тимьян.

— Моя мать всегда снимала жир с поверхности куском хлеба, — вспоминаю я.

— Ты сумеешь, Дэн?

— Отрежь горбушку.

Я беру большую вилку, насаживаю на нее хлеб и провожу по поверхности супа. Желтые пятна жира впитываются в мякиш. Я вынимаю хлеб, пока он не раскис, и кладу пропитанный жиром ломоть на тарелку.

— И что вы потом делали с хлебом?

— Съедали.

Суп слишком жидкий, но курица уже приготовилась.

— Бульон нужно уварить, — говорю я, — но ты ведь не хочешь, чтобы от курицы остались одни ошметки?

Я вилкой выуживаю один кусок за другим и кладу на доску.

— Как работает плита, Фелиция? Эта конфорка горячее остальных?

— Не уверена.

Семьи вроде Деннисов живут в собственных домах, будто дети, не зная, как что работает. А теперь, когда исчезли все люди, обслуживавшие дом, Фелиция в полушаге от беспомощности. Я провожу ладонью над железной плитой и убеждаюсь, что передняя левая конфорка, пожалуй, самая горячая. Передвигаю кастрюлю на нее. Естественно, через пару минут на поверхность начинают роем подниматься пузырьки. Моя мать добавляла в суп ячмень, чтобы получилось гуще, но Фелиция не знает, есть ли он вообще в кладовке.

— И без него будет вкусно, — говорю я.

Фелиция отрезает несколько ломтей хлеба, а когда суп вскипает, я бросаю куски курицы обратно, чтобы подогрелись.

— Слишком много получилось, — замечает Фелиция, разливая суп по тарелкам и ставя их на кухонный стол. Она права: супа в кастрюле с виду совсем не убавилось.

— Поешь завтра, — говорю я.

— Он не испортится?

— Суп никогда не испортится, если кипятить его каждый день. — Так делала моя мать. Каждый день она подкладывала в нашу суповую кастрюлю морковку и лук, резаный картофель, горстку ячменя, иногда, если удавалось, кусочек бекона. Этому супу не повредил бы бекон: вкус пресный.

— Ты его посолила, Фелиция?

На ее лице проступает легкий румянец. Она встает, приносит соль и протягивает мне. Немного просыпает на стол, поэтому я беру щепотку и бросаю за левое плечо. Фелиция поджимает губы, как обычно делала, когда пыталась сдержать смех.

— Теперь он убежит, поджав хвост, — говорю я.

— Кто?

— Старый Ник, конечно.

Фелиция солить свой суп не стала. Она лучше будет глотать безвкусный суп, чем признает, что его надо улучшить. И вот мы снова едим вместе за одним столом. Я наблюдаю, как двигаются ее руки и наклоняется голова, когда она подносит ложку ко рту.

— Ты еще выращиваешь цветы?

— Срезаю сухие листья и подравниваю кусты, когда они вылезают на дорожки. Раз в неделю, когда сезон, Джош приходит подстригать лужайку.

Раньше он приходил каждый день. Любопытно, как он живет, лишившись заработка? Из-за ноги его не призвали. Перед войной у них в оранжерее росли виноград и дыни. Не в тех масштабах, что в Мулла-Хаусе, но в доме у Деннисов всегда было полно собственных цветов. Теперь все сошло на нет, как будто нож чистил яблоко, не зная, где остановиться, и срезал не только кожуру, но и всю мякоть. Интересно, хватает ли им денег? Вернее, хватает ли Фелиции, потому что мистер Деннис, его жена и будущий ребенок покинули ее, чтобы завести свое отдельное хозяйство. Но он наверняка нажился на войне. Такой человек, инженер, на которого до войны работали более трехсот мужчин… Он подготовил им на замену женщин, и дело продолжилось. Ему пришлось бы бросать деньги через плечо, как соль, если бы он не хотел разбогатеть за годы войны. Может быть, он забывает о Фелиции, потому что у него много своих забот. А потом я думаю: этот дом целиком остался девушке с ребенком. И ведь все они считают совершенно правильным, что она живет здесь одна.

Прямо подо мной сейчас узкие пространства подвала. Я спущусь туда, потому что обещал Фелиции, но если она не заговорит о котле, я тоже не заговорю. Лучше побуду с ней. Ее рука изящно поднимает ложку и подносит ко рту.