И тогда я солгал

— Думаю, ты сделал правильно, что выполнил волю Мэри, — хмурясь, говорит Фелиция.

— Правильно или неправильно, дело сделано.

— Гляди, Джинни, кролик!

Я хочу запустить в него камнем, но не на глазах у Фелиции и Джинни. Кролики весь мир обглодают дочиста, только дай им волю. Он сидит и слегка подрагивает. Джинни с криком поднимает кулачок, и кролик исчезает.

— Вы с Фредериком раньше ловили кроликов.

Да, и сдирали с них шкуру, через голову, как будто свитер стягивали, пока они были еще теплые. Нужна была сноровка. Я приносил кролика домой, моя мать разделывала его и готовила в горшке.

— Дэниел, я думаю, тебе нужно уехать отсюда.

Я ошибался: она все понимает.

— Куда же мне ехать?

— В Лондон.

— Что мне делать в Лондоне?

— Ты там будешь в безопасности.

— Я и здесь в достаточной безопасности. Мне ничто не угрожает.

— Доктор Сандерс поедет в Морвен. Или пошлет кого-нибудь.

— Я знаю. Скажу, что перепутал. Что, наверное, ее сестра живет в каком-нибудь другом месте.

— Тебе не поверят. А если и поверят, то ненадолго. Посмотри, какого цвета трава на могиле. Не такого, как остальная. Они придут сюда и всё увидят.

Она смотрит вокруг, на широко раскинувшуюся землю, которая выглядит совсем пустой. Но мы оба знаем, что это не так.

— Люди все замечают…

— Я знаю.

— Фредерик хотел бы, чтобы ты взял деньги. Ты сможешь оставаться в Лондоне сколько захочешь. Тебе будет по средствам снять жилье. Можешь даже уехать за границу.

— Имеешь в виду, во Францию? Я останусь здесь, Фелиция. Не будем больше об этом.

— Хорошо. Скажи тогда, о чем с тобой вообще можно говорить.

— Не злись.

— Я злюсь не на тебя. Я злюсь из-за того, что ты натворил. Теперь никто тебе не поверит. Посмотри на меня, Дэниел. Я вдова. Мне еще нет двадцати, и я вдова, а у Джинни нет отца. Как будто в книжке, да? Но книжку можно прочесть и закрыть, и вернуться в свою собственную жизнь. Я не помню лица Гарри. Пытаюсь воспроизвести его в памяти, глядя на Джинни.

Я убеждал себя, что Фелиция вышла за него только из-за войны. Ни на миг не допускал, чтобы она могла его любить. Он желал ее, я это понимал. Но мысль, что и Фелиция его желала, невыносима. Приходится менять мнение о ней, и это мучительно.

— Он надеялся, что у нас будет ребенок.

Я не в силах отвечать. Джинни свернулась калачиком среди травы, словно заяц, и прижимается к материным ботинкам.

— Хотел, потому что сознавал — возможно, это единственное, что после него останется. А потом так и не увидел ее. Фредерик тоже сгинул, и ты был далеко. Мне даже некому было ее показать. Они заберут тебя, Дэнни.

Она нагибается, приподнимает внезапно раскричавшуюся Джинни, сажает ее себе на бедро и раскачивает, туда-сюда, туда-сюда, успокаивая ее, успокаивая себя. Она выглядит такой постаревшей и безутешной, что я и не знаю, как быть дальше. А Джинни все равно вопит и вопит.

Они сидят за моим столом, Фелиция и Джинни у нее на коленях, а я подаю им размятую картошку, посыпанную мелко нарезанными листьями одуванчика, а сверху яйца пашот. Фелиция спрашивает, что это за зелень, и я отвечаю, что одуванчики очищают кровь. Джинни съедает все, а Фелиция проглатывает лишь пару ложек. Говорит, что устала. Она погружена в себя, и за Джинни ухаживает машинально. Я завариваю ей чай и кладу в него последние остатки сахара, чтобы у нее были силы на обратную дорогу. К их следующему приходу я куплю еще чаю и сахару. Куплю печенья для Джинни и плитку шоколада. Я даже не стану садиться с ними за стол. Достаточно, что они будут в моем доме.

— Ты ведь уедешь, Дэниел? — произносит Фелиция. — Ради меня?

Не получается у нее подольщаться. Я прямо отвечаю, что она застанет меня здесь в любое время. Джинни обещаю, что припасу для нее что-нибудь вкусненькое, но она только таращится на меня. Жаль, что здесь нет собаки, чтобы девочке было с кем поиграть. Я так устал, что готов положить голову на стол и уснуть.

— Это та самая кровать? — спрашивает Фелиция, оглядываясь назад. Имея в виду: «на которой она умерла».

— Сама знаешь.

— А вещи ее в сундуке? Ты его открывал?

— Не открывал, — говорю я, не ожидая, что она поверит, хотя это правда.

— Любопытно, что у нее в сундуке. Помнишь, что про нее рассказывали, когда мы были маленькими? Будто она ведьма. Может быть, мне открыть его?

— Не надо.

Фредерик в сундуке или сундук во Фредерике? Я знаю, он не придет, пока Фелиция здесь. Мне ненавистна мысль, что он будет приходить снова и снова, весь в засохшей грязи, как будто для него война не закончилась. И при этом хочу, чтобы он приходил, потому что только так я могу его увидеть.

— Помнишь вигвам? — спрашивает Фелиция.

— Который мы построили?

— Вы с Фредериком не пускали меня внутрь. Я попыталась сделать свой вигвам, но он получился так себе, просто груда веток, сквозь которую проникал дождь. А ты сказал Фредерику: «Пусть заходит».

— Да? — спрашиваю я, как будто начисто позабыл.

— Да. Наверное, тебе стало меня жалко.

— Мне никогда не было тебя жалко.