А не ценя книгу как источник знаний, я любил, сидя на уроках, разрисовывать картинки в учебниках. Больше всего доставалось учебникам по биологии-зоологии-анатомии и по литературе. К концу учебного года в них не оставалось ни одного рисунка, будь то какое-либо животное или портрет писателя, которого не коснулась бы моя редакторская рука. Животных я превращал в чудовищ, а к грудным портретам пририсовывал ноги и руки, не ограничиваясь пририсовкой банальных усов, очков и рогов. Учебники в моё школьное детство родителями не покупались, а выдавались в пользование школой на учебный год. Так вот, я каждый год с замиранием сердца и затаив дыхание сдавал свои разрисованные учебники в конце мая. Но я ни разу не попался, и на следующий год, когда мои учебники доставались кому-либо следующему, меня также не вызывали в библиотеку по поводу порчи учебников. Но я их и не портил на самом деле, а "облагораживал", так как мои подрисовки всем одноклассникам очень нравились. Я был королём подрисовок!, благо, фантазия била из меня ключом, и каждый рисунок в учебнике вдохновлял меня его дополнить. Например, академику Павлову, сидящему за столом, я пририсовал на столе бутылку, а в кулачёк - вилку с сосиской.
Заметив мою тягу к рисованию ещё в дошкольный период, мои родители отдали меня с четвёртого класса, то есть в 1981 году, в детскую художественную школу на проспекте Стачек. Она четырёхлетняя. Обычно в ней учились начиная с пятого класса, но для меня было сделано исключение по просьбе родителей. В группе-классе, где я учился, количественно преобладал женский пол. Девочки-пятиклассницы считали меня маленьким и поэтому прозвали-дразнили меня "октябрёнком". Тогда мне это казалось обидным. На уроках, прежде чем мы садились за мольберты, преподаватель Павел Витальевич Абрамов сам садился за мольберт и , начиная рисовать-писать новое задание с чистого листа, пояснял, что он делает. Слушая его и смотря, как он работает, мы, ученики, должны были уразуметь новую манеру-стиль письма, штриха или мазка или ещё что-то новое. Но я был, откровенно скажу, плохим слушателем и наблюдателем. Мне никак не удавалось уловить тонкости работы мастера-преподавателя, потому что я был невнимательным. Вследствие чего я писал-рисовал посредственно. Даже мне самому собственные работы не нравились. И я не испытывал гордости за выполненное мною задание, и не получал, таким образом, удовлетворения. В задумках-то я, конечно, хотел написать-нарисовать хорошо, но выходило вечно плохо. Особенно в сравнении с чужими работами. Хотя мы с художественной школой и ходили в Эрмитаж, чтобы учиться на примерах великих мастеров, у меня ничего не получалось ни в какой манере письма, ни как Рубенс, ни как Рембрандт. А ведь кисточки у меня были хорошие и всякие, и краски были "Ленинград". Акварельные. В детских художественных школах учат мазку именно акварельными красками, чтобы, научившись писать ими, ученики могли бы пойти учиться дальше в художественные вузы, где их научат письму маслом.
Во время рисования-письма Павел Витальевич постоянно не сидел с группой, а куда-то выходил из класса-студии. Так вот, в его отсутствие мы не сидели молча. Девочки, например, пели. Например, "Миллион алых роз", только вышедшую тогда песню. А могли начать разговор о политике, внешней или внутренней. Например, обсуждать внутреннюю политику Андропова или очередные помпезные похороны, в том числе грохнувшийся гроб дорогого Леонида Ильича. Мне была интересна эта, нетворческая, составляющая наших "посиделок"-политинформации вокруг натюрмортов. Так что я не комплексовал от своих творческих неудач.
А посещал я художественную школу трижды в неделю после школы обычной по понедельникам, средам и пятницам. По возвращении с занятий отец помогал мне быстренько с домашними заданиями по матеметике, а потом и по физике. Родители были довольны тем, что у меня нет времени бесцельно шляться по помойкам и крышам гаражей.
* * * (Звёздочки ╧7)
По выходным я частенько ездил в гости к бабушке Тоне. Меня к ней родители стали отпускать одного, благо, ходил удобный транспорт. К бабушке я заезжал часто: через выходные, заходя по пути в Юсуповский дворец на Мойке, в котором находилась детская библиотека. По случаю моего прихода бабушка Тоня пекла пироги, а иногда мы с ней ходили по музеям или в кино. Манеж с выставками также был близок от неё.
Денег на карманные расходы мне не давали, так что я не привык ходить в компании одноклассников в кино, пирожковую или мороженицу. Да и с кем мне ходить? Одноклассники по младшим классам не успевали стать моими приятелями и друзьями, а перейдя из близкой к дому школы в очень дальнюю, я уже и не спрашивал у родителей денег на кино и на мороженое, так как в силу моей отдалённости от места жительства своих новых одноклассников по 479-ой школе я с ними и не договаривался о том, чтобы вечером после школы вместе выйти погулять или сходить в кино.