И уйти в закат

— Они утверждали, что это каким-то образом поможет мне справиться со своими проблемами, — сказала я. Прозвучало достаточно абсурдно даже для меня, не знаю, что сам Питерс об этом подумал.

— Каким же то образом?

— О, там была целая теория, — я пожала плечами. — Но если отбросить все наносное и оставить только суть, я думаю, что они лгали.

— И тем не менее, ты согласилась?

— А у меня был выбор?

— Всегда есть выбор, сестра.

— Наверное, приятно об этом рассуждать, когда к стулу привязан кто-то другой, а не ты, — заметила я.

— Значит, люди теневого правительства знали, что ты способна причинить мне вред, — сказал Питерс, проигнорировав мою реплику по поводу стула. — Откуда?

— Полагаю, об этом лучше спросить у них, — сказала я. — Потому что я понятия не имею. У меня амнезия, помнишь? И это ни разу не выдумка. Я действительно ни хрена не помню большую половину своей жизни. И знаешь, что в этом самое веселое? Что это еще не конец. Это цикл амнезии, и я в любой момент, под воздействием стресса или пентотала, например, могу уйти в перезагрузку. И тогда тебе самому придется объяснять испуганной шестнадцатилетней девочке, зачем она здесь, и что вы, нехорошие взрослые люди, собираетесь с ней сделать.

— Ключевой вопрос, — сказал он. — Почему ты меня не застрелила? Почему выстрелила в ногу?

— Я тебя пожалела, — сказала я.

А сейчас я уже пожалела о том, что тогда его пожалела. Но в Далласе он не казался мне опасным психопатом. Шарлатаном — да, фриком — да, но я совершенно не могла знать, что то мое решение спровоцирует бойню и выйдет боком не только мне.

— Значит, в твоей душе еще есть добро, сестра.

— Конечно, — сказала я. — А еще я люблю петь цветочкам на рассвете.

— Что у тебя с рукой?

— Я их не чувствую.

— Боюсь, что это издержки твоего нынешнего положения, сестра. Но я спрашивал о другом. Что у тебя с той рукой, на которую наложен гипс?

— Я. Не. Помню, — сказала я.

— Как так, сестра?

— У меня амнезия, — сказала я. — Я помню события всего нескольких предыдущих дней. И когда я проснулась в начале этого цикла, рука уже была в гипсе. Понятия не имею, что со мной стряслось.

— А что сказали люди, притворяющиеся твоими друзьями?

— Что это был несчастный случай. Без подробностей.

— Я хочу посмотреть, — сказал он. — Ты не будешь возражать, если мы снимем гипс?

— А если буду? — спросила я. — А если там после этого все неправильно срастется, я так и буду всю жизнь… А, ну да. Валяйте, делайте, что хотите.

— Брат Дон, — сказал Питерс, не поворачивая головы.

— Конечно, Пророк, — сказал тот и вышел из амбара.

— Расскажи мне о себе, сестра Роберта, — попросил Джеремайя. — Кто твои родители? Ты ведь помнишь своих родителей?

— Конечно, — сказала я. — Мой отец — великий магистр тайного ордена ситхов, Владыка Дарт Кэррингтон, мясник приграничья. Моя мать — галактическая принцесса, которую он пленил во время подавления мятежа на Альфа Центавра. Она была так прекрасна, что при ее появлении меркли звезды и повышалась гравитация. Мой потерянный в детстве брат-близнец сейчас вырос и стал лидером сопротивления, говорят, что он один из лучших воинов галактики Млечного Пути, и сейчас он ищет меня…

Джеремайя Питерс поднял руку, останавливая мою речь.

— А что ты хотел услышать? — поинтересовалась я. — Мои родители — обычные люди, я выросла в маленьком городке, ходила в муниципальную школу, а дальше я ни черта не помню. Это довольно скучная история, и она ничего не объясняет. Думаю, что ответы, которые нужны нам обоим, находятся в той части моей жизни, которую я позабыла.

— Как я могу тебе верить?

— Добро пожаловать в реальный мир, брат, — сказала я. — Вопрос доверия — одна из главных проблем человеческого общения. Я понимаю, что ты вырос в стране розовых пони, но люди постоянно врут друг другу по любому поводу и даже без него. Не знаю, как тут у вас, но там, снаружи, все общество построено на сложной системе вранья.

— Именно это я и хочу изменить, сестра.

— Э… ты хочешь изменить человеческую природу? Не слишком ли амбициозные планы? Может быть, для начала стоит немного снизить планку? Попробуй, например, сделать так, чтобы в кинотеатрах запретили продавать попкорн. А то сидишь, смотришь на экране драматический момент, пульс учащенный, слезы на глазах, все такое, а кто-то рядом хрустит этой фигней, сбивая настрой…

— Для меня нет нерешаемых задач, сестра.

— Значит, насчет попкорна мы договорились?

Вернулся Дон, и мне не понравилось, что он притащил.

Он еле протиснулся в дверь амбара, волоча по полу здоровенный пень, предназначенный для колки дров. Когда он примостил эту корягу справа от моего стула, я заметила за поясом адепта большой плотницкий молоток.

— Я, конечно, не медик, — сказала я. — Но вы уверены, что все делаете правильно? По-моему, гипс снимают как-то не так.

Кайл подошел ко мне сзади, ножом разрезал стягивающий мои руки скотч. Левая тут же упала плетью, закололи иголочки восстанавливающегося кровотока. Правая…

Кайл положил ее на чурбак, придерживая в районе плеча. Дон вытащил из-за пояса молоток.

— Я буду аккуратен, — обнадежил меня он, мерзко ухмыляясь.