И умрем в один день…

Должно быть, меня все-таки окунули, стресс оборвал нить моей памяти. Почему мне вспомнилось это именно сейчас? Я никогда раньше не вспоминал этот эпизод, я даже не уверен, что он имел место в реальности, это противоречило моему представлению о собственной личности, даже детской, но увидел я так отчетливо, будто все произошло вчера… я сижу в песочнице, яркое солнце, жара, кто-то зовет меня ("Не сиди на солнце! Иди в тень!"), но я упорно копаюсь в сухом песке, из которого невозможно соорудить ничего, кроме простого конуса, да и тот такой плоский… но я все равно сыплю и сыплю, и тут появляются чьи-то ноги, они ничего не хотят, они просто стоят и смотрят, мне даже мерещится, будто у них на коленках глаза, я не знаю, почему на коленках, где же еще? Наверно, это была девочка моих лет, сейчас я понимаю, когда вижу и сравниваю, а тогда я поднял совок и изо всей силы ударил по круглым коленкам, и ноги закричали, заплакали, но не сдвинулись с места, а я продолжал лупить и лупил до тех пор, пока… пока не забыл, что же произошло потом. Все. Больше я ничего не помнил, но был почему-то уверен…

— Это тебя я тогда отлупил своим совком? — спросил я.

— Наверно, — улыбнулась Лючия. — Если ты так помнишь…

— Нет, — я покачал головой. — Я этого не помню.

Я действительно не помнил. Странное ощущение — будто осколок памяти, только что составлявший часть мозаики моей личности, выпал из общей картинки и уплыл за горизонт. Я помнил сейчас, что совсем недавно помнил что-то, имевшее отношение к моей нынешней жизни, но что именно я помнил…

— Не помню, — повторил я.

Вместо уплывшего на закат воспоминания возникло другое, и я вставил этот элемент мозаики на освободившееся место, он вошел прочно, будто был там всегда, и теперь, когда он не мог исчезнуть, я пристально его рассмотрел и показал Лючии — просто показал глазами и мыслью, и она кивнула: да, мол, все верно.

Мы шли по аллее старого заброшенного парка, под ногами грустно шуршал гравий, мелкие камешки царапали друг друга и старались перекатиться на более низкое место, они всегда так делали и всегда дрались за свое устойчивое положение. Аллея кончалась высоким забором, сложенным из красного кирпича, а дальше начиналось поле, куда мы и шли, чтобы там, остановившись в густой, по пояс, траве, смотреть на звезды, оттуда были видны даже те, что прятались в толще пылевого облака и больше ниоткуда их увидеть было невозможно, мы часто приходили на это поле, смотрели на невидимое и загадывали желания — как все, точнее, как многие. Это было бессмысленно, и, должно быть, именно поэтому так притягательно. Бессмысленно загадывать, ибо загаданное всегда исполняется, ты только не знаешь срока — это может произойти завтра, а может, через миллион лет, но, в принципе, никакой разницы, время — только обозначение, существующее для удобства некоторых физических расчетов, а в быту… В быту не бывает времени, в быту есть только выбор, и ты выбираешь…

— Что это было? — прошептал я. — Ты видела?

Лючия кивнула.

— Ты возвращаешься, — сказала она. — Как хорошо!

— Так что же все-таки? — опять подал голос синьор Балцано. — Мне теперь здесь делать нечего, синьора Лючия? Могу я закончить с этим нелепым делом?

Я обернулся. Балцано съел все, что лежало у него на блюдце, и все, что лежало в корзинке, и все, что Лючия положила мне и себе, и кофе свой он тоже выпил — спасибо хоть, что до нашего не дотронулся, а впрочем, лучше бы и наш кофе он выпил тоже, кофе наверняка остыл и стал бурдой.

— Да, — сказал я. — Мы теперь и сами справимся.

— Мы, — широко улыбнулся Балцано. — Рад слышать.

Он поднялся и отряхнул с брюк невидимые крошки.

— Я вам так благодарна! — сказала Лючия.

— Мне здесь не понравилось, — заявил Балцано. — Честно скажу, Джузеппе, напрасно ты это сделал, совершенно напрасно. Любовь, конечно, чувство иррациональное, я понимаю, но…

— Ничего вы не понимаете, — пробормотал я, — но это неважно.

— Конечно, — Балцано не стал спорить. — Так я могу идти?

— Да, да, да! — воскликнул я. — Идите, наконец! Вон туда, сквозь стену, вы это так виртуозно проделываете.

Балцано посмотрел на меня укоризненно и, коротко кивнув, направился к двери, секунду помедлил, будто действительно соображал, не пройти ли все-таки сквозь стену, но не стал этого делать, вышел, не оборачиваясь, и закрыл дверь за собой.

— Ты думаешь, — сказал я, — больше он нам не будет докучать?

— Будет, конечно, — улыбнулась Лючия. — Как же мы без него?

Действительно. Об этом я не подумал.

— Теперь ты понимаешь? — спросила Лючия, когда неслышные шаги стихли в отдалении, перестав существовать не только в этом пространстве, но и где бы то ни было в мире, созданном в ту минуту, когда мне было так плохо, что, казалось…

— Тебе казалось… — пробормотала Лючия. — Тебе казалось… Ты думал обо мне, да…