И в горе, и в радости

— Ну, чего встала? Вон там, в буфете, справа, рюмки достань, — указала она Александре. — За знакомство надо выпить, нет?

Александра сомневалась в том, что в состоянии будет пить водку в десять часов утра, да еще в компании с этим цветком запоздалым, но отчего-то безропотно полезла в буфет — только что обратив на него внимание.

А было на что обращать-то! Буфет был огромен и прекрасен. Он был атавистичен и аутентичен. Он представлял вещь в себе, вещь ради вещи. Осколок позапрошлого века, он врос в эту кухню — очевидно было, что за всю свою жизнь его не сдвинули с места. У неизвестного варвара не поднялась рука покрасить его половой краской — буфет сохранял благородный темно-красный цвет. А еще он был украшен, щедро и нелепо. Чего на нем только не было — и фазаны, и утки, и гроздья винограда, и букеты роз. Стоял буфет на львиных когтистых лапах и венчался вазой с плодами. Все было деревянное, темно-красное, удивительное и нелепое. Совершенно растерявшись от такого изобилия, Александра потянула на себя указанную правую дверцу — та открылась со скрипом. За дверцей красовались какие-то яркие пластиковые тазики, висел цветастый передник.

— Давай скорее! — поторопила ее хозяйка. — Там же стояли! Ой, и правда нет! — удивленно воскликнула она, остановившись за спиной Александры. — И полки поснимали… Когда успели? Ну вон там, за стеклом погляди.

Александра поспешно закрыла эту дверцу и открыла другую. За ней и стояли аккуратненьким рядком чистые разнокалиберные стаканы, чашки, рюмки.

— Вот эти давай, махонькие, — распорядилась Маргарита. Пока гостья пялилась на буфет, хозяйка успела накрыть стол — огурчики вынырнули из миски и расположились на тарелке, ломти хлеба заняли место в плетенке, тонко порезанные ледяные ломтики копченого сала соседствовали с дырявыми кусочками сыра. В общем, накрыла чисто и умело, даже Александре придраться было не к чему.

— Погоди, я переоденусь. — Помойный цветик Маргарита прошмыгнула мимо гостьи и исчезла в темноте коридора. Впрочем, скоро вернулась — совершенно преображенной. В черном шелковом халате, на спине которого извивался красно-зеленый дракон, причесанная и даже с подкрашенными губами, она уже производила не столь удручающее впечатление. Лицо, освобожденное от седых прядей (их, придерживала теперь черная повязка), хранило, как говорится, следы былой красоты. Своеобразной красоты — рот был слишком велик, нос вздернут, глаза — разрезаны по-кошачьи. Но в свое время, очевидно, это испитое лицо выглядело необыкновенно красивым, пикантным, обаятельным — и пленяло сердца. Как потом выяснилось, Александра в этом суждении не ошиблась.

Совершенно растерявшаяся от всего, свалившегося на нее в это позднее утро, она позволила усадить себя за стол и налить рюмку ледяной водки.

— Удивила я тебя? — кокетливо осведомилась Маргаритка после первой, зажевывая кусочком сальца. — Вижу, удивила. Х-ха, я ж актриса! Все играю, даже теперь… Ну да, я пью. А кто б не пил на моем месте?

Вопрос был риторический. Хозяйке явно не терпелось поведать нежданной собеседнице историю своих несчастий, которые привели ее на неровный путь женского алкоголизма. Но Александра была настроена решительно. Сначала, пока Маргаритка еще относительно трезва, она разузнает все о своей дочери, а потом, так и быть, выслушает исповедь горячего сердца. Но, чтобы успешно перевести новоявленную подругу на нужное направление, требовалась особая деликатность и бережность в общении. Александра старалась изо всех сил.

— Я тоже, похоже, скоро запью, — мрачно посетовала она. Ей как-то сразу удалось взять в разговоре верный тон. — Дочь из дома ушла, представляешь?

— Да ты что? Значит, Жоркина девка — твоя дочь? Вот это новость!

Александра скорбно покивала.

— Да ты не майся, подруга! Они нормально живут, это я тебе говорю.

Свидетельство из уст спившегося цветочка Александру отчего-то совершенно не утешило.

— Жорка хороший мальчишка, я его с детства знаю, — поделилась цветочек. — Я ж его в театр на детские утренники водила. И мать его, покойницу, хорошо знала. Всю жизнь в одной квартире прожили. Она тоже последнее время поддавала здорово. Но Жорка — ни-ни, ни вина, ни водки. Только по праздникам, в смысле. Если пойло, то дорогое, поняла?

— Поняла. Хорошо, говоришь, живут?

— Говорю тебе, хорошо. Она девка тихая, но, видно, с понятием. Ко мне уважительно. Она ж в театральный поступала, а я ведь актриса…

Александра кивнула. Неужели у Маргариты такой алкогольный психоз — или она в самом деле бывшая актриса?