Итак, за четыре с половиной месяца до трагического конца Сталин остался всевластным правителем страны. Больной, он вел все многообразные государственные дела по-прежнему. Одно из последних свидетельств этого находим в воспоминаниях А. Г. Зверева.
В начале марта 1953 года специальная комиссия рассматривала подготовленную Министерством финансов справку о размерах подоходного налога с колхозов, налога на граждан, занимавшихся сельским хозяйством, и некоторых других налогов. Возникли разногласия с министром финансов, справку показали Сталину, и тот позвонил Звереву. Разговор сразу же принял аналитический характер:
– Как вы истолковываете природу налога с оборота? – спросил Сталин.
– Налог родствен прибыли, товарищ Сталин, это одна из форм проявления прибавочного продукта.
– Верно. А помните, еще до войны на заседании ЦК высказывалось мнение, что налог с оборота – это акциз?
Зверев помнил этот случай и отвечал:
– У акциза иная экономическая природа.
– А чем вы объясняете столь высокий процент налога с оборота по основным видам сельскохозяйственной продукции?
Когда министр финансов объяснил свою позицию, Сталин продолжал задавать вопросы, и в итоге были затронуты основные проблемы деятельности финансового ведомства. В завершение беседы Сталин сказал: «До свидания», что было редчайшим исключением. Обыкновенно он просто клал трубку.
Но свидания больше не было…
Сталин стал болеть к концу жизни, но врачам не доверял, и только один из них, профессор В. Н. Виноградов, имел возможность постоянно наблюдать за его здоровьем. Но в конце 1952 года и этот врач вышел из доверия у пациента. Связано это было с событием, уже достаточно отдаленным во времени, – со смертью А. А. Жданова.
Говорят (но только говорят, документальных доказательств не обнародовано), что Виноградов, обследовав в очередной раз Сталина, посоветовал пациенту уйти на покой, так как здоровье его сильно якобы пошатнулось. Если это так, то у такого человека, как Сталин, могло появиться ощущение – от него хотят избавиться под благовидным предлогом. И Сталин отказался от услуг профессора. Но, верный своему правилу проверять все и вся, если возникают сомнения, Сталин вспомнил о смерти Жданова и о связанных с этим неясных обстоятельствах.
У Жданова было больное сердце. В июле 1948 года болезнь обострилась. Он пользовался услугами Кремлевской больницы, где, казалось, были собраны лучшие силы, светила медицины. 27 августа Жданов почувствовал себя очень плохо, но консилиум врачей, куда входил и Виноградов, ничего существенного не нашел и предложил продолжить прежнее лечение. «Светила» проигнорировали диагноз простого врача, опытного кардиолога Л. Ф. Тимашук, определившей по кардиограмме инфаркт миокарда. Мало того, что проигнорировали, они заставили Тимашук переписать свое заключение, резко расходившееся с диагнозом профессоров. Курс лечения оставили без изменения, в том числе и массаж конечностей. 31 августа Жданов скончался.
Вскрытие тела показало, что у Жданова были неоднократно инфаркты, не зафиксированные в истории болезни. Более того, в заключении о смерти, которое составлял и Виноградов, инфаркт даже не упоминался. Но Тимашук оказалась «крепким орешком», теперь она стала обвинять профессоров в неправильных диагнозах в лечении, не скрывая того, что врачи действуют злонамеренно. Тогда 7 сентября опасного кардиолога уволили из «кремлевки»…
Все только что вышеизложенное заимствовано нами из тенденциозной книги Г. В. Костырченко («В плену у красного фараона»). Там же находим и следующее заявление Виноградова, сделанное 27 марта 1953 года в записке для Берии, то есть уже после смерти Сталина: «Все же необходимо признать, что у А. А. Жданова имелся инфаркт, и отрицание его мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпей, было с нашей стороны ошибкой». Но зачем же эту ошибку скрыли в 1948 году?
В конце 1952 года МГБ вновь занялось этим делом. Оно обвинило кремлевских врачей в гибели не только Жданова. Вспомнили и Щербакова, и Димитрова, и многих других. Вспомнили и смерть Горького в 1936 году и т. д. Поскольку методы следствия у МГБ были жестокими и арестованных били и пытали до тех пор, пока они не давали «необходимых» показаний, ныне очень трудно определить, где в них правда, а где ложь. Но то, что Сталин получил какое-то основание утвердиться в своих подозрениях, – бесспорно. В книге Я. Л. Рапопорта («На рубеже двух эпох»), тоже посвященной «Делу врачей», можно прочесть следующее:
«Во все исторические времена медик использовался политическими деятелями различных рангов для активного осуществления их планов, нередко преступных, или для прикрытия их». Но если это было возможно «во все времена», почему это было невозможно в 1936, 1948 или 1953 годах? Только потому, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда»? И «Дело врачей» приобретало все больший размах.