Сообщая Ленину о том, что сделано за две недели, прошедшие со времени организации Военного совета, Сталин писал 4 августа: «Положение на юге не из легких. Военсовет получил совершенно расстроенное наследство, расстроенное отчасти инертностью бывшего военрука, отчасти заговором привлеченных военруком лиц в разные отделы Военного округа. Пришлось начинать все сызнова».
Действительно, с конца июля войска Краснова, отбросив сначала красные части к северу от Царицына, перешли затем в прямое наступление на город. Его защитники яростно оборонялись, но все же принуждены были отступать, и к середине августа фронт вплотную полукольцом опоясал Царицын.
В этот напряженный момент в Царицыне назрел контрреволюционный заговор. Сталин уже несколько недель присматривался к работе штаба СКВО. В штабе, его управлениях, разместившихся частью в городе, а частью в вагонах и на пароходах, служило немало бывших офицеров, никем как следует не проверенных и назначенных иногда единолично Троцким. Часть из них просто бездельничала, и тем уже способствовала врагу, а кое-кто вел подпольную работу.
Когда угроза захвата города казаками стала реальной и от каждого требовался максимум сил и воли, чтобы отбить наступление белых, саботаж в управлениях штаба стал очевидным для Сталина. 5 августа по его распоряжению было арестовано и отправлено на баржу, где царицынская ЧК держала наиболее опасных арестованных, все артиллерийское управление при штабе СКВО во главе с бывшим полковником Чебышевым. В тот же день Ковалевский был снят с работы в Военном совете и на его место был утвержден Ворошилов. Мало того, по приказу Военного совета от 5 августа штаб СКВО был ликвидирован и вместо него организован оперативный отдел при Военсовете.
Об этих событиях Носович впоследствии писал в журнале «Донская волна»: «Характерной особенностью этого разгона было отношение Сталина к руководящим телеграммам из центра. Когда Троцкий, обеспокоенный разрушением с таким трудом налаженного им управления округов, прислал телеграмму о необходимости оставить штаб и комиссариат на прежних условиях и дать им возможность работать, то Сталин сделал категорическую и многозначительную надпись на телеграмме: «Не принимать во внимание». Так эту телеграмму и не приняли во внимание, а все артиллерийское и часть штабного управления продолжает сидеть на барже в Царицыне…»
Через несколько дней Носович сам пополнил компанию саботажников на барже: 10 августа его и Ковалевского также арестовали. Но Троцкий отдал распоряжение о немедленном освобождении Носовича. У царицынской ЧК не было в тот момент прямых данных об участии Носовича в заговоре, и он был освобожден.
Заговорщики, которых возглавлял инженер Алексеев, присланный в Царицын в качестве «спеца-организатора по транспортированию нефтетоплива с Кавказа», намеревались в ночь на 18 августа захватить город, арестовать советских и партийных руководителей и тем помочь войскам Краснова взять город. В заговоре участвовала местная эсеровская организация, была установлена связь с тремя иностранными консулами, находившимися тогда в Царицыне: французским, американским и сербским.
Но в последний момент заговор провалился. «К большому сожалению, – писал Носович, – прибывший из Москвы глава этой организации инженер Алексеев и два его сына были малознакомы с настоящей обстановкой, и благодаря неправильно составленному плану, основанному на привлечении в ряды активно выступающих сербского батальона, бывшего на службе у большевиков при чрезвычайке, организация оказалась раскрытой… Резолюция Сталина была короткой: «Расстрелять». Инженер Алексеев, два его сына, а вместе с ними значительное количество офицеров, которые частью состояли в организации, а частью лишь по подозрению в соучастии в ней, были схвачены чрезвычайкой и немедленно, без всякого суда, расстреляны».
Здесь, в Царицыне, в полуосажденном городе, в чудовищной братоубийственной войне, когда враги любой политической окраски были детьми одного народа, недоверие и подозрительность процветали.
Так было во время Великой французской революции, так было везде и всегда. По сути, для всех противников оставалось одно лишь наказание – смерть. До лета 1918-го Сталину никогда не приходилось отдавать приказ кого-либо казнить или даже задумываться об этом. Вся его прежняя жизнь хорошо известна. Он не был от природы жестоким человеком. Напротив, даже в тяжелых условиях (в тюрьмах или в Туруханской ссылке) он оставался незлобивым. Настали иные времена – грозные и кровавые. Как человек сильный и цельный, Сталин на этом пути был непреклонен. И еще: видеть, работать рядом с человеком до статочно долго, а потом узнать, что он является скрытым врагом (Носович), – это не могло не наложить отпечатка на его от природы мягкий нрав. Семена обостренной подозрительности, бесспорно, впервые запали ему в душу именно во время жестокой борьбы за Царицын.