И вблизи и вдали

Игра эта, однако, оказалась далеко не безопасной. Не будучи нигде напечатаны, его стихи ходили в списках или в изустном переложении по всей нашей огромной стране в течение "застойных" лет - как своеобразное проявление современного фольклора. Мне, например, в семидесятые годы неоднократно читали самые разные "дацзыбао" Игоря то в Киеве, то в Челябинске, то в Петропавловске-Камчатском. Острая и беспощадная политическая сатира его легко запоминающихся строк не могла не обратить на себя самое пристальное внимание "литературоведов в штатском". Не об этом ли написал он сам в своих насмешливо-трагических строчках?

Лубянка по ночам не спит,
Хотя за много лет устала,
Меч перековывая в щит
И затыкая нам орала.

Характерной особенностью стихов Игоря Губермана, вызвавшей особенно резкую реакцию всех охранительных учреждений, явилось то, что в них впервые получило свой голос русское еврейство, еще с послевоенного времени и "дела врачей" обреченное на вынужденное молчание. Утвержденный еще Сталиным государственный антисемитизм, хотя, конечно, и ханжески отрицаемый властями, начало которому было положено печально известной борьбой с "космополитами", особо пышным цветом расцвел в годы брежневского правления. Если раньше били "космополитов", то теперь "сионистов", понимая под этими терминами, придуманными для "отмазки" от западной прессы, все тех же евреев. Именно эта многолетняя пропаганда, нагнетавшая истерию "борьбы с сионизмом", создала реальную базу для разнузданного параноического антисемитизма нынешней "Памяти" и ее "литературных" вдохновителей. Не об этом ли писал Губерман в одном из своих пророческих четверостиший:

Дух старый, но свежеприлипчивый,
Когда воцарится везде,
То красный, сходя на коричневый,
Обяжет нас к желтой звезде.

или:

Царь-колокол не звонит поломатый,
Царь-пушка не стреляет, мать ети!
И ясно, что евреи виноваты -
Осталось только летопись найти!

Еще в конце шестидесятых, наблюдая начало эмиграции евреев из страны, он с горечью написал:

Евреи продолжают разъезжаться
Под свист и улюлюканье народа,
И скоро вся семья цветущих наций
Останется семьею без урода.

И все-таки, при всем том, стихи Игоря Губермана - явление прежде всего российской поэзии. В строках его, казалось бы, самых саркастических стихов без труда просматривается наивная неистребимая любовь к неласковой своей Родине, невозможность существования вне ее:

Живым дыханьем строки грей
И не гони в тираж халтуру:
Сегодня только тот еврей,
Кто теплит русскую культуру.

Принявший участие в диссидентском движении семидесятых годов, Губерман, видимо, отчетливо сознавал, чем рискует. Не зря написал он в то время:

Когда страна - одна семья,
И все вокруг отлично ладят,
Скажи мне, кто твой друг, и я
Скажу, когда тебя посадят.

Будучи человеком азартным и страстным, в силу своей неистребимой доброжелательности и контактности, чрезвычайно доверчив к мало знакомым людям, еще и став на свою беду при этом собирателем икон, он быстро оказался жертвой сфабрикованного в 1979 году уголовного дела и получил пять лет лагерей.

И я сказал себе - держись,
Господь суров, но прав:
Нельзя прожить в России жизнь,
В тюрьме не побывав.

Именно здесь проявились мужественность и стойкость его характера, столь отличного от улыбчивого веселого облика. В нечеловечески трудных условиях принудработ и карцеров он ухитрился написать десятки новых "дацзыбао", хотя прекрасно сознавал, что будет, если их обнаружат при "шмоне", и собрать материал для автобиографической книги прозы "Прогулки вокруг барака".