«И вечной памятью двенадцатого года…»

Однако на фоне множества историографических традиций особенно выделяется англосаксонская, прежде всего тем, что на данный момент она представляет собой симбиоз двух историографий – британской и американской, каждая из которых обладает собственной спецификой, обусловленной изначально различным национальным восприятием эпохи Наполеоновских войн.

Так, для англичан данный период – важнейшая часть их исторической памяти и исторического сознания, сформировавшаяся под давлением факта упорной борьбы Великобритании против бонапартистской Франции в начале XIX в.

Американцы же, в отличие от британцев, в Наполеоновских войнах были скорее наблюдателями в силу своей отдаленности от Европы. Подобный фактор автоматически исключал США из числа непосредственных и активных участников континентальной войны, делал ее периферией, удаленной от театра военных действий. Однако и США в конечном счете не остались в стороне от европейского конфликта, отголоском которого стала англо-американская война 1812 г.

И если в XXI в. для англосаксонской традиции характерен некий цельный, монолитный, во многом выводимый за грани категорий добра и зла образ Наполеона Бонапарта, то в пределах XIX в. этот же образ по-разному воплощается в рамках только начавших формироваться национальных традиций с различным историко-ситуационным фундаментом. Далее мы более подробно рассмотрим этот феномен на примере исторических трудов британских и американских исследователей.

Основоположником британской традиции изучения Наполеоновских войн стал сэр В. Скотт, автор девятитомника «Жизнь Наполеона Бонапарта»[100], вышедшего в 1827 г. и впоследствии неоднократно переиздававшегося. К работе исследователя Скотт отнесся добросовестно, пополнив свой труд сведениями, полученными не только через переписку с военными и политическими деятелями того времени, но и благодаря научной командировке в Лондон в октябре 1826 г., где правительство предоставило ему свободный доступ к архивам, относящимся к событиям пребывания Наполеона на острове Святой Елены. Кроме того, в том же месяце он предпринял еще и поездку в Париж, чтобы непосредственно побеседовать с бывшими «коллегами», политическими противниками и родственниками Бонапарта. Стоит отметить, что среди влиятельных корреспондентов В. Скотта были представители английского и французского правительств, а сведения и материалы о русской кампании 1812 г. были переданы ему герцогом Веллингтоном[101].

В течение всего повествования Скотт старается выдерживать беспристрастный и объективный тон, отдавая дань уважения Бонапарту как военному гению и талантливому администратору, чьим наследием во Франции стала эффективная национальная система образования, значительное улучшение коммуникаций и дорог, а также гражданский кодекс. Скотт отказывается от идеи изображения Наполеона кровавым деспотом, каковым он представал в парламентских речах многих тори, отмечает его щедрость и гуманность даже по отношению к своим противникам, его подлинную любовь к французскому народу. Но одновременно с этим писатель порицает Бонапарта за властные манеры, непомерные амбиции и эгоистическое самоослепление, которые в результате привели его к поражению в русских снегах и дальнейшему падению.

В исследовании В. Скотта есть и еще один интересный момент – эволюция взгляда автора на героя. Так, если в первых двух томах Наполеон для Скотта «фигура несомненно великая, хотя человек далеко не хороший и уж подавно не лучший монарх», то в дальнейшем его тон смягчается, и он уже не считает, что «небо послало революцию и Бонапарта за грехи Франции и Европы». Однако, в общем и целом, данный труд написан с консервативных позиций – осуждаются вожди французской революции, восхваляется реставрация Бурбонов, а Наполеон на фоне первых выглядит как «меньшее из зол».

Однако, как ни странно, подобный взгляд на фигуру Наполеона Бонапарта был холодно принят по обе стороны канала по диаметрально противоположным причинам. Так, в Британии Скотт подвергся активной критике со стороны тори, которые считали, что тот «перебрал в комплиментах» и с недопустимым подобострастием подошел к оценке личности Бонапарта. Вторил им и сэр Х. Лоу, бывший губернатор острова Святой Елены, которого Скотт полагал одним из убийц Наполеона, подразумевая, что тот создал нечеловеческие условия проживания для человека уже больного и ухудшал его моральное состояние мелочными придирками. Во Франции же, наоборот, полагали, что писатель очернил экс-императора, представив его человеком эгоистичным, кровожадным, жаждавшим лишь славы. К тому времени французской публике куда больше нравилась концепция Наполеона-мученика, которая легко распространилась благодаря сочинению генерала Гурго, входившего в свиту бывшего монарха на острове Святой Елены.