И ветры гуляют на пепелищах…

Разговор был недолгим. Звякнули засовы, ворота чуть приотворились. Ровно настолько, чтобы боком протиснуться человеку.

— Пусть Юргис-попович войдет.

«А остальные что же — назад повернут?»

Да, повернули. Юргис же двинулся вслед за вызванным стражей жителем замка по неровному дощатому настилу, извивавшемуся, словно полоз, между пнями — вдоль ремесленных рядов, мимо замка, мимо бревенчатых домов и шалашей из жердей.

— Молельня отца Андрея — по ту сторону замка, в малом дворе, — сказал проводник, босоногий старичок в посконной рубахе и овчинной безрукавке. Старик на ходу прихрамывал, однако взглядом обладал пристальным, как у филина. — Отец Андрей закончил служить вечерню.

— Вечерню служить? — переспросил Юргис.

Он чувствовал себя здесь как-то странно. Словно бы он, Юргис из Полоцка, даже любопытства не вызывал у местных жителей. Всякий продолжал заниматься своим делом, не поднимал взгляда на идущего. Женщины возились у очагов, баюкали детей, гремели посудой, покрикивали на собак, детишки играли, мужчины делали свое.

Двор в Пилишках был невелик. Окружали его старые стены; и в строениях, что на валу, и в срубах домов виднелись недавно замененные свежие венцы над посеревшими, обомшелыми, сработанными еще плотниками прошлого, а то и запрошлого поколения. Лубяные крыши тоже были в заплатах.

Если бы не купол-луковка над коньком, пилишскую православную церковь можно было бы принять за поставленную не на месте баньку. Шагов шести в ширину, восьми в длину бревенчатый домик с сенями, навес которых опирался на обтесанные столбы. Над невысокой дверью, в серебряном окладе — изображение пресвятой девы.

Две ступеньки — и Юргис поднялся на крыльцо. Поклонился, осенил себя крестом. И в тот же миг вышел из дома старик в поповской рясе.

— Да славится бог на небесах!

«Иными словами, над плотью и духом человеческим может возобладать как Любовь, так и Злоба. А созданию божьему надлежит сохранять между ними равновесие».

Со времени последнего свидания отца с сыном, в час внезапного набега тевтонов на Ерсику, отец Андрей заметно постарел. Лицом стал похож на отрицающего суетную жизнь пустынника, каких изображают на церковных вратах и иконах. И говорить стал медленнее, запинаясь, словно раскачивая язык колокола.

— Весть о твоем приходе на родину прилетела, еще когда старый месяц шел на убыль, — сказал отец Андрей, приняв из рук сына привезенное.

— Вот когда еще! — удивился Юргис. — О поручении отца епископа я вроде бы не кричал на торжище. Если и могли обо мне узнать, то разве от поселян с Темень-острова. Но то было куда позже. Когда уж молодой месяц народился.

— Немецкому монаху в Категраде стало известно о гонцах из Полоцка. — Голос отца Андрея прозвучал как бы из глубокого колодца. — Но прежде подкрепимся, потом перейдем на мою половину, там и поговорим.

«Отцу что-то известно», — сообразил Юргис. И перечить не стал.

Когда закрылся плотный занавес, отделявший жилье священника от молельни, едва лишь отец с сыном устроились на лосиной шкуре, что служила постелью, бывший ерсикский священник проговорил:

— Катеградский пастырь, книжник, как ты его именуешь, ушел в иной мир, следуя реченному сыном божьим: «Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу».

— Разве думает отец Андрей (мать учила Юргиса называть отца церковным, уважительным именем), что катеградский иерей заслужил смертную кару тем, что вел летопись?

— Сын божий учил: «Но да будет слово ваше „да, да“, „нет, нет“, а что сверх того, то от лукавого». Катеградский пастырь не прислушался к голосу разума, выступил против правителей замка, и тогда случилось, как сказано в Евангелии: «Он сокрушает сильных без исследования и поставляет других на их места», и бог говорит: «Мною начальствуют начальники и вельможи и все судьи земли, мною цари царствуют и повелители узаконивают правду».

— Разве сказано это о тевтонских рыцарях?

— Их приход — тоже воля всевышнего.

— Выходит, разрушая Герциге, тевтоны выполняли волю всевышнего? — запальчиво спросил Юргис.

— Все в руке божией, все в воле его, — проговорил отец негромко, словно не расслышав. — После второго нападения на Герциге сыновья Таливалда Беверинского в Видземе — в Срединной земле — перешли из православия в католичество, хотя Беверин и выступал под одним знаменем с Герциге. Папа римский провозгласил подчинение всех княжеств Руси римскому скипетру.

— Папа Гонорий провозгласил, — возразил Юргис, — только Русь не покорилась. Богатыри ведут в сражения всадников и лучников.

— Многие из владений князя Ярослава уже подпали под татар. А татар папа римский не проклинает. И если бы у католиков не было договора с Полоцком о вольной торговле, навряд ли церковный служитель из Полоцка обрел бы в Категраде поддержку католического монаха, наместника рижского епископа.

— Чудится мне — отец Андрей не слишком верит в силу кривичей.

— Всевышний сказал: «И дам вам пастырей по сердцу моему, которые будут пасти вас со знанием и благоразумием».

— Это под властью захватчиков?