И власти плен...

Настроение женщин неустойчиво, мы к этому привыкли. Однако быстрота, с которой происходит эта смена настроения, всякий раз меня озадачивает. И напрасно я уверяю себя, что к этому можно притерпеться и точно угадать причину, повод. Самое невероятное, малозначимое, о чем и помнить незачем и думать в ущерб: перестояла в очереди, кто-то не поздоровался, не заметил, часы остановились, дождь пошел или поздоровался тот, кого не признала в лицо, — и тотчас непредсказуемая реакция. Легкое замешательство переходит в легкое возбуждение, легкое возбуждение — в явное недоумение. Явное недоумение — в возмущение и далее до предельных состояний.

А я невозмутим. В душе еще теплится слабая надежда, что сиюминутную вспышку удастся погасить какой-нибудь примиряющей фразой: «Обидно просыпаться пятидесятилетним. Когда рядом с тобой молодая жена, напоминание о возрасте тягостно. Пятьдесят — это уже старость». Жена, а я ведь знаю свою жену, станет меня разуверять: «У тебя ни одного седого волоса. Даже на рынке…» Ох уже этот рынок. Какая-то бабка навеселе, кивнув на меня, сказала жене: «А что, милая, хорошо иметь молодого мужа?» Теперь чуть что я слышу: «Даже на рынке…» Еще что-нибудь обнадеживающее, будоражащее, я буду вяло сопротивляться, и незаметно, ненавязчиво утро вернется в привычное русло воскресного покоя.

Я ошибся. Жена демонстративно одевалась. Покою конец. И все-таки нелепо начинать воскресный день ссорой.

— Ну хорошо, хорошо, — бормочу я. — Только не заводись. Через месяц мой юбилей. Что дальше?

— Это ты меня спрашиваешь? — Смех у жены нервный. — Кого ты хочешь обмануть? Твое спокойствие — показуха. Не верю, чтобы человек, достигший положения в обществе, в канун своего пятидестилетия не думал об этом событии.

Жена права — такого быть не может. Конечно же, думаю, страдаю от этих мыслей, гоню их от себя.

Каких слов она от меня ждет? Ее излюбленный аргумент: скромность — удел несостоявшейся личности. Жена обожает изрекать афоризмы. Ей покажется, что я чего-то недопонял, она разовьет свою мысль: «Им (господи, кому «им»?) выгодно превозносить скромность, делать ее своим оружием. Они ни на что не способны. Если они заявят о себе во всеуслышание, все увидят — король голый. А раз общество определило скромность как благо, как достоинство, не лучше ли убрать свою наготу в одежды пусть даже призрачного достоинства?»

Кого могут удивить эти откровения? Двадцать лет совместной жизни. Все перепуталось. Уже и не различишь, твои ли это мысли, вложенные в уста жены, или мысли жены, ставшие твоей жизненной философией. «Человек, достигший твоего положения…» Как ей объяснишь, что именно мое положение делает ситуацию с юбилеем неоднозначной? И мой юбилей — это вроде как не совсем мой юбилей.

Это юбилей моего положения. Если оно, положение, будет подтверждено, то и значимость юбилея вроде как прибавляет в масштабности. А если… Не стоит углубляться, разжевывать смысл этого рокового «если». Всякий достигший пятидесятилетия отмечает день своего рождения. Только для одних это просто круглая дата, а для других — юбилей.

— Что тебя интересует конкретно?

Надо сохранять свой стиль: она возбуждена, я спокоен.

— Все! — Жена с грохотом захлопнула бельевой шкаф. — Абсолютно все: где, когда, как, сколько.

— Надо подумать, — говорю я уклончиво.

— Увы, дорогой мой, думать надо было раньше. На «думать» уже времени нет, надо действовать. Ты, конечно, уверен, все как-нибудь само утрясется, кто-то проявит заботу, отволнуется за тебя. Как бы сделать так, думаешь ты, чтобы вся эта суета меня не коснулась? Я и не хотел, так ведь заставили, уговорили. Народ требует, желает чувства свои лить. Ничего не получится: твой юбилей, тебе и вертеться. — Жена умышленно взвинчивала себя. Не по утру выглядела возбужденной, раскрасневшейся. Я обреченно натягивал рубаху. Мне нечего ответить. Она права.

Завтрак, благостный воскресный завтрак. Просыпаешься с хорошим чувством, потому что знаешь: тебя ждет воскресный завтрак. Хорошо, черт побери! Не надо ошалело смотреть на будильник, судорожно хватать одежду. Этакая обломовская благодать. И плюс к тому будоражащий ароматами воскресный завтрак. Суббота — совсем иное. Да и когда я отдыхал в субботу, не помню. Ностальгия по воскресному покою угасала, не пережив даже утренних часов. Лучше бы сегодня была суббота.

А может быть, в том и есть неповторимость жизни, что нам суждено тысячекратно переживать уже пережитое, чувствовать себя людьми, сопряженными с миром, заново сотворяющими его? И нынешний воскресный день войдет в историю моей жизни как день раздумий над смыслом прожитого? Выпит кофе. Мы сидим друг против друга. Дети отбыли по своим делам: сын где-то зубрит английский, дочь уехала к подруге. Нам никто не мешает.

— Кого ты собираешься приглашать? — Жена складывает руки на груди. Поза человека, чувствующего свое превосходство. — Пятьдесят лет бывает один раз в жизни.

— Так же, как и сорок и тридцать.

— Извини. До пятидесяти надо дожить.

— Надо, — соглашаюсь я. — Впереди еще целый месяц.