И вновь продолжается бой

— Товарищ капитан! — старлей в сердцах повысил голос на особиста. — Я прошу вас не трогать мою маму. Вы поняли меня? Виноват — наказывайте, но её трогать не смейте!

— Да ты как со мной разговариваешь? Да я сейчас…тебя… — он лихорадочно стал раскрывать кобуру.

— А ну, капитан, не балуй! — за спинами препирающихся нарисовался комполка. — Бабенко прав: следи за своим языком, уважаемый. И вины его здесь я не вижу.

— То есть как? — опешил особист.

— А вот так. Ты его просил разузнать личные данные у пилота «двух баранок»? Просил. Он выведал в непринуждённой форме? Выведал. Там человек от Ставки работает, каждая крупица информации под большим секретом, а он добыл. Для ТЕБЯ, садовая ты голова. Да ещё старший лейтенант Бабенко сбил одного мессера. И за всё это под трибунал? Да я сам сейчас позвоню в Особый отдел фронта и расскажу старшему майору Звягину, что ты здесь вытворяешь! Сейчас же извинись!

— Это приказ?

— Просьба. Обычная человеческая просьба.

— Тогда нет, не дорос он ещё, — буркнул капитан и двинул к своей землянке.

— Не надо было заставлять его, тарщ майор, — сокрушённо покачал головой Бабенко. — Такие люди злопамятны.

— Ты меня не учи, старлей. Мне важно, чтобы в полку были дружеские отношения, а не сборище стукачей. А он хочет создать второе. Ничего! Я Звягину всё-таки позвоню. Пусть или пришлёт кого на замену, или промоет этому выскочке мозги.

* * *

Вечерело. Сонная и окончательно вымотанная Женька сидела у небольшого костерка и жадно уплетала подарок бомбовозов. Две дюжины вареников с вишней ушли минут за пятнадцать. Запив это всё чаем без сахара, она улеглась у заднего шасси Ла-9 и проговорив «Нет у нас подушки, нет и одеяла, жмёмся мы друг к дружке, чтоб теплее стало!» положила под голову руку. Через пару минут сон смежил ей глаза.

Во сне Женька видела маму, что-то пытающуюся ей сказать, но постоянно плачущую навзрыд, потом появился отец, грозящий ей пальцем и что-то говорящий. Его слов она не слышала, почему-то решив, что у «телевизора» выключили звук. На смену отцу сновидения явили образ Константина Сергеевича, улыбающегося и подмигивающего ей.

Утренняя роса заставила проснуться девушку на рассвете. Устало потянувшись, она позволила себе немного поплакать, посетовав на спартанский образ жизни в данный момент. Всё её тело ныло от неудобства, когда она попыталась прикорнуть в кабине самолёта. Окончательно выйдя из себя, Женька рискнула раздеться и принять речную ванну. Приятная теплота июльской воды разлилась по всему телу. Она с наслаждением сделала пару заплывов до середины реки и обратно, разминая затёкшие мышцы. Повалявшись в густой траве и как следует обсохнув, Синицына напялила на себя форму и мысленно представила себя в «саркофаге», воображая, как она выглядела всё это время, когда купалась. Голодный желудок недовольно заурчал, прося больше, чем нормированные четыре галеты и стаканчик кофе, но его хозяйка была непреклонна.

Девушка уже было решила снова прикорнуть на высохшей от утренней росы траве, как в кустах что-то зашуршало.

«Твою дивизию, а! И пистолета нет…» — подумала Женька. — «Сейчас какой-нибудь фриц вылезет и привет семье».

Но это был не фриц. Замурзанная и одетая в кое-как перешитую из взрослой кофту и длинное платьице, на поляну перед самолётом вышла девочка. На вид ей было около семи. Беспокойно бегающие глаза, осторожные движения — всё это говорило о постоянном страхе, который испытывала эта малышка.

— Привет! — попыталась завязать диалог Синицына.

— Здрассте. Тётя! А вы наша? Советская? — во взгляде девочки, после беглого осмотра женькиной формы, появилась надежда.

— Лётчица я. Выполняю задание Советского Правительства. А ты кто?

— Маша. Шустова.

— Ну, здравствуй, Маша Шустова. Откуда и куда путь держишь?

— Чего?

— Ну, куда идёшь?

— А. Никуда.

— Как это? — не поняла Синицына. — А где твои родители? Папа, мама, братишки или сестрёнки есть?

— Никого нет. Наш автобус разбомбили. Тут, недалеко совсем. Много людей погибло. Меня мама из разбитого окна выбросила, когда он загорелся. А они с Вовкой… — девочка заплакала.

— И тебе досталось… — крепко прижав к себе, грустно сказала Женька. — Есть хочешь?

— Хочу. Я только ягодки собирала. Два раза какие-то невкусные попались. У меня от них живот сильно болел.

— Я сейчас… — Синицына достала пакетик с кофе, и быстро организовав костёр, заварила его.

Два десятка галет быстро насытили, соскучившуюся по обычной пище девочку.

— Ну, вот! Совсем другое дело! — Женька одобрительно посмотрела на повеселевшую Машу. — А чего в село не пошла?

— Тут недавно немцы с неба приходили. Было слышно, как стреляют, да и мост они подожгли. Боюсь я туда идти.

— Ладно. Придумаем что-нибудь.

— Тётя! А можно мне с вами бить фашистов?

— Нет, Машунь, нельзя. Воевать — не детское дело. Попробуем доставить тебя в Калугу, она здесь недалеко, а там уж откормят, переоденут — и к другим детишкам попадёшь. Вместе веселее! — подмигнула она девочке, и Маша с усилием улыбнулась.