И восходит луна (СИ)

Грайс чувствовала, как будто делит с Олайви все воспоминания. Будто Олайви чувствует тот же вкус мороженого, что Грайс чувствовала в семь, знает запах моющего средства от маминых рук, ощущает в себе Кайстофера, как ощущала Грайс в свою первую брачную ночь. Грайс затошнило, ей не нравилось, что кто-то так близко с ней. Это было больше, чем секс, больше, чем все, что Грайс прежде знала - самая страшная близость.

Олайви была в ней, в ее разуме.

Грайс и не заметила, что плачет. Рука Олайви утерла ей слезы. Вместо картинок перед глазами, Грайс снова увидела ее глаза.

- Спасибо, - сказала Олайви. - Ты плачешь.

- Да.

- Никто раньше не плакал. Но я понимаю. Я бы чувствовала то же, что и ты.

Олайви встала с кровати. Она знала, что Грайс хотела, чтобы Олайви скорее ушла. Олайви понимала, что быть так близко - ужаснее, чем умереть.

Когда Олайви ушла, Грайс повалилась на кровать без сил. Она долго дремала. Плечо саднило, и Грайс часто просыпалась, а потом проваливалась в тонкий, как лед ранней зимой, сон. В одно из таких смутных пробуждений Грайс почувствовала, что на нее смотрят. Он стоял над ней, не включая свет и не двигаясь. Кайстофер выглядел жутковато, как-то совершенно не человечно.

- Доброй ночи, - сказала Грайс.

- Доброй ночи, - ответил он бесцветно.

Когда Грайс окончательно проснулась, он включил свет и принялся перебирать вещи в ящиках. Грайс вспомнила о ключе от всего, который хранился в ее тумбочке. Вспомнила, как трогала диск с записями о детстве Кайстофера, его сестер и брата. Вспомнила, как искала подходящий момент его досмотреть.

Олайви ведь теперь тоже все это знала. Грайс только надеялась, что она не скажет Кайстоферу.

Кайстофер открыл шкаф и принялся заново складывать рубашки. Грайс смотрела на него.

- Что ты делаешь? - спросила она. - Пойдем спать.

- Я не люблю беспорядок.

- Но все в порядке.

Кайстофер продолжил перебирать вещи, а потом ушел в ванную. Грайс думала подремать еще, под шум льющейся воды, но сон не шел, а вода лилась слишком долго. Грайс поднялась с кровати, пошла в ванную.

Кайстофер мыл руки. Кожа уже приобрела красный, мучительный оттенок. Он явно занимался этим не десять и не двадцать минут.

Грайс подошла к нему, встала у него за спиной. Она не знала, что сказать. Почему он был так взволнован? До полнолуния оставалось еще недели две.

Кайстофер выключил воду, медленно развернулся к ней. Он сказал:

- Я волновался. Я не контролировал то, что происходит. Это было не по моему плану. Я не хотел, чтобы с тобой случались такие вещи. Я не понимаю, как я не подумал об этом. Если бы я об этом подумал, я бы смог найти решение.

Довольно длинная тирада для Кайстофера.

- Я позволил, чтобы с тобой это случилось. Плохо. Очень плохо. Все вещи, которые я делаю, не помогли. Не имели к этому отношения. А теперь я даже не знаю, что сказать тебе, чтобы поддержать. Я не понимаю.

Грайс обняла его и почувствовала, как он напряжен.

- Я даже не думал о том, что ты - человек. Что тебе можно причинить вред. Это ведь элементарно, биология и ничего больше. Большинство умозаключений имеет синтетическую природу, но это - просто факт.

Грайс сильнее обняла его. Она была такой маленькой рядом с ним, но, казалось, испытывая стыд, он был совсем беззащитен.

- Все в порядке, - прошептала Грайс. - Все обошлось.

Она поцеловала его, и он ответил, нежно, несмело, смущенно. Они отстранились друг от друга, Кайстофер долго смотрел на нее молча, а потом сказал:

- Грайс, я...

Его вдруг передернуло, будто он испытал резкую зубную боль. Грайс положила руку ему на щеку, провела пальцами по скуле. Она вдруг поняла, что впервые они прикасаются друг к другу просто так, вне расписания. Впервые он целовал ее без причины.

- Тебе плохо?

Глаза у него стали туманными, и Грайс на секунду показалось, что он сейчас заплачет, а потом щеку обожгло и в ушах зазвенело. Она услышала голос другого Кайстофера, беспорядка.

- Ты, мерзкая дурочка, ты заставила нас волноваться! Мне больно! Плохая, плохая, девочка!

- Что ты здесь делаешь? - прошептала Грайс.

- Сюрприз, сука.

Он взял ее за горло, прижал к стене. Грайс подумала, что хватит с нее сегодня удушений. Он улыбался своей сладкой улыбкой.

- Ты испугала меня, мне больно, мне не нравится, когда мне делают больно. Я буду играть с тобой так, что на тебе живого места не останется. Давай, сладкая конфетка, скажи хоть что-нибудь, прежде, чем я тебя разгрызу.

А потом он поцеловал Грайс. Совсем по-другому, чем минуту назад. Страстно, болезненно, прижимаясь к ней всем телом, он терся о ее бедра, вылизывал ее язык. Грайс укусила его, отчасти чтобы разозлить еще сильнее, отчасти из страха. Ее чувства ко второй части Кайстофера были слишком сложными, чтобы анализировать их.

Он зашипел, а потом замахнулся, чтобы ударить ее снова. И остановил руку.

- Прости. Я не должен был этого делать, - сказал Кайстофер, прежний Кайстофер. Он поцеловал ее в лоб, очень спокойно, почти асексуально. И тут же сказал куда-то в пространство:

- Ой, заткнись, зануда, наша девочка уже завелась.