И восходит луна (СИ)

Кайстофера Грайс не увидела. Она шагнула за дверь, и будто бы попала в другой мир. У конца коридора не было ничего общего с началом. Стены здесь были розовые в голубой горошек, на каждом окне - разноцветные занавески, нарочито неподходящие друг другу. Полосатые, клетчатые, все ярких цветов, такие подчеркнуто детские. Внизу на полу были нарисованы леденцы и карамельки, такие объемные и красивые, будто они были раскиданы по полу, будто Гайнзель и Грэйтель возвращались назад, из Пряничного Домика. Казалось, Грайс смотрела на леденцы, лимонные, арбузные, персиковые, смотрела на карамельки, молочные и шоколадные, и чувствовала на языке их вкус. Она шла по этой сказочной дорожке на полу, коридор был длинный, по обе стороны от нее были двери, белые, с розовыми, блестящими ручками, похожими на шарики клубничного мороженого. На стенах Грайс видела рисунки треугольных, ровных кусочков тортиков, пирожных, печений. Вся эта сладкая, липкая, вызывающая аппетит обстановка, была странной, однако не пугающей. Пахло так же одуряюще - ванилью, сахаром, какими-то сиропами. Грайс чувствовала, как во рту собирается слюна. Кайстофера здесь не было. Грайс шла по коридору, осторожно, ступая на цыпочках. Наконец, она решилась толкнуть одну из кремово-белых дверей. С тонким, музыкальным скрипом, она открылась. Мелодия звучала и звучала, та же неузнаваемая и детская, Грайс уже слышала ее при наборе голосовой связи. Грайс увидела, как одновременно открываются, будто среагировав на ее появление, музыкальные шкатулки - разноцветные, разрисованные. Мелодии, слившиеся воедино, звучали хаотически, будто взрезая друг друга, Грайс захотелось закрыть уши. В пастях раскрытых шкатулок кружились маленькие девочки в легких платьицах. Грайс увидела Олайви, с ее длинными волосами и царственной осанкой, и Аймили с ее милыми, неземными глазами. Сходство было условное, и все же оно было. А потом Грайс увидела и себя саму. Ее мелодия, в хаосе чужих, была совсем негромкой и нежной. Грайс подошла к шкатулке. В темной ее глубине лежали бумаги, а так же рентгеновские снимки ее костей, флюорография. Грайс увидела, что это копии всех ее медицинских обследований за всю жизнь. Списки ее аллергий, ее цикл, ее излияния психотерапевту. Все самое личное и постыдное, все было здесь. В шкатулке Олайви была ее медицинская информация, с той же точностью, до длительности цикла. Были и другие женщины. Вдалеке, почти у окна, Грайс узнала своих сестричек, а еще дальше - свою маму. Мелодии лились, будто водопад, на Грайс накатывали ноты, и ей хотелось выйти отсюда, ее затапливало.

Она спешно покинула комнату. Пока она ничего не могла думать о том, что увидела. Грайс открыла следующую дверь. Здесь все было по-другому, но так же странно. Комната игрушек. Грайс увидела железную дорогу, где голубой и желтый поезда столкнулись друг с другом, и игрушечная платформа оказалась залита чем-то липким, красным. Грайс нагнулась и потрогала субстанцию пальцем - это оказался джем. Грайс видела фарфоровых кукол с разбитыми личиками и вырванными глазами. Еще она кукольный домик, каждая стена в котором была раскрашена в другой цвет. Части человеческих фигурок были запрятаны в разных комнатах.

На полу валялись детские кубики, их грани так же были выкрашены в разные, по-детски нежные или ребячливо-яркие цвета. На каждой грани Грайс видела рисунки. Грайс взяла один из кубиков: лезвие, изуродованные детские ботиночки, красно-белая мятная палочка, глаз с тянущимися за ним сосудами и нервами.

На втором кубике были нарисованы лимон, полные, алые женские губы, зуб и белый кролик с четырьмя голубыми глазами. На третьем - женские половые органы, шоколадная плитка, корабль, какие изображают на марках и бабочка.

Все происходящее было таким странным, будто и не существовало вовсе, будто Грайс снился причудливый сон, о котором она непременно захотела бы рассказать психотерапевту.

Маленькие цветочки, словно сыпь, распространялись по розовым стенам. Все здесь менялось, поняла Грайс. Стоило ей отвернуться, причудливые игрушки меняли свое положение, будто играли сами в себя. Этот подвижный мир еще больше увеличил сходство реальности со сном. Грайс захотелось заплакать оттого, что ей показалось - она сходит с ума.

В этот момент Грайс услышала голос Кайстофера:

- Девяносто восемь, девяносто девять, сто. Кто не спрятался, я не виноват!