И восстанут мертвые. Смерть знахаря. Любопытство убивает

В канун Рождества 1940 года инспектор Скотленд-Ярда Литтлджон вышел из хорошо освещенного ночного поезда «Лондон – Манчестер» в кромешную черноту затемненного вокзала в Стокпорте. Пассажиры и билетные контролеры старались украдкой прошмыгнуть из вагонов на перрон и обратно, чтобы не выпустить наружу ни единого лучика света, надежно закупоренного в железнодорожном составе. Неясные фигуры на вокзале брели ощупью в потемках словно тени из преисподней. Горы ящиков и почтовых мешков, бесчисленные грузовые тележки, скамейки, корзины, лампы, баки, щетки и всякая всячина, которая обычно загромождает подобные места, стремились, казалось, будто живые существа, превратить продвижение по платформе в нескончаемую безумную скачку с препятствиями. Детектив с трудом выбрался из-за груды посылок, которым суждено было прибыть по назначению значительно позднее Рождества, опустил на землю чемодан и принялся ждать появления какого-нибудь железнодорожного служащего, чтобы спросить у него, куда идти. Наконец в тоненькой полоске света, падавшей из дверей багажного вагона, возник силуэт мужчины в фуражке.

– Эй, носильщик, где здесь поезд на Уотерфолд? – окликнул его Литтлджон.

– Я из «Армии спасения», но, думаю, смогу вам помочь, – раздался из темноты вежливый ответ. В следующее мгновение инспектора крепко взяли под локоть и повели к черневшему во мраке составу, стоявшему с погашенными огнями на соседнем пути. – Вот ваш поезд. Я только что приехал на нем. Он отправляется через полчаса, – сказал инспектору провожатый, попрощался и растворился в ночи.

Литтлджон кое-как забрался в вагон, нащупал в потемках сетку для багажа, легонько подергал ее, проверяя на прочность, и закинул чемодан наверх. Затем плюхнулся на жесткое сиденье, раскурил погасшую трубку и принялся терпеливо ждать, что будет дальше.

Одна только жена могла уговорить Литтлджона совершить подобное путешествие в канун Рождества. Однажды поздним ноябрьским вечером он пришел домой и обнаружил, что все окна их квартиры в Хэмпстеде выбиты взрывом, а крышу дома снесло начисто. Самое ужасное, что его жена Летти оказалась среди пострадавших, ее доставили в местную больницу. К счастью, при немецком «налете устрашения» она получила лишь неглубокие раны и легкую контузию, но детектив, заваленный по горло служебными делами, не мог чувствовать себя спокойно, пока не отправит ее в безопасное место. Ему стоило немалых трудов убедить жену погостить у старой школьной подруги, чей дом стоял высоко в Пеннинских горах, отделяющих Ланкашир от Йоркшира. Там Летти ожидали не только тихие ночи без бомбардировок, но и чистый воздух вересковых пустошей, целительный эликсир для расстроенных нервов. Вот почему Литтлджон отправился под Рождество в Хаттеруорт, то ли деревню, то ли городок, где поселилась его жена. Десятидневный отпуск, что так долго откладывался, наконец наступил, и инспектор радовался, словно мальчишка на каникулах, пока не очутился в гнетущей чернильной темноте Стокпорта.

Локомотив дернулся, вагон тряхнуло, и это вывело Литтлджона из задумчивости. Луч света из проезжавшего мимо товарного состава на мгновение осветил купе, и инспектор понял, что не один. Напротив в углу съежилась еще одна темная фигура. Пассажир, наверное, спал. Литтлджон не имел привычки навязывать людям свое общество или заговаривать с незнакомцами, но одиночество и ощущение потерянности заставили его обратиться к попутчику:

– Этот поезд идет до Уотерфолда?

Ответа не последовало.

Спит, подумал Литтлджон, и тотчас интуиция подсказала ему, что это не так. Сам не зная почему, он чувствовал, что в темноте глаза незнакомца открыты.

– Ну и черт с тобой, старый грубиян, – проворчал себе под нос детектив.

В странной атмосфере погруженного во тьму купе его собственный голос звучал глухо и зловеще. Литтлджон ощущал себя отрезанным от остального мира. Вокруг него в городе множество людей радовалось наступлению Рождества, насколько это было возможно при подобных обстоятельствах. Семьи собирались тесным кругом в своих освещенных комнатах, отгороженные друг от друга беспросветной чернотой ночи. По какой-то причудливой ассоциации Литтлджон вдруг вспомнил, как он еще мальчишкой читал стихи на рождественском вечере. Отдельные строки показались ему вполне подходящими к случаю. Хотя с того дня прошло немало лет, он радостно просиял.

О одиночество! Где то очарованье,
Что покоряло стольких мудрецов, тебя познавших?
Лучше дни влачить в страданьях и тревогах,
Чем царить в ужасном этом месте[2]

.

Горькая ирония этих слов подстегнула фантазию Литтлджона. Он тихонько рассмеялся и внезапно почувствовал облегчение. А как там дальше?