Читаем И возвращается ветер полностью

Но, в общем-то, похоже было, что просто переводят нас всех в другую камеру, а потому забрали мы и мыло, и тряпки свои, и веревочки всякие - на новом месте все очень пригодится, особенно если в камере раньше сидели уголовники. После них, как после погрома: камера грязная, все побито и поломано, дня два чинить и чистить, мыть да скрести - и ни тряпок, ни мыла у них обычно не водится, поэтому даже половую тряпку забрали мы с собой.

Тьфу, ну, кажется, собрались. "Готовы?" - кричит начальник из-за двери. "Готовы!"

Дверь открылась, и корпусной вдруг, указав на меня пальцем, сказал коротко: "Пошли со мной". Мать честная, куда же это? Не иначе как в карцер. И, цепляясь в уме за всякие возможности и варианты, спросил я только: "Матрац брать?" - "Бросьте в коридоре". Так и есть, карцер. За что ж это? Ничего же не делал. Голодовку объявлю!

Спускаемся вниз, на первый этаж, поворачиваем не к выходной двери, а в коридор - так и есть, карцер! Нет, прошли мимо, идем по коридору. Значит, шмон, к шмоналке идем. Ну, холера, сейчас все отберут. Как бы им голову заморочить? Говорю первое попавшееся: "Начальник, сапоги давай, сапоги в ремонте!" - "Послали уже". Послали? Зачем же послали за сапогами, если только шмон? Может, этап?

Заходим в комнату для шмонов. Там уже шмонная бригада Петухова - ждут, как шакалы, сейчас все отметут. "Так, - говорят, - мешок положите здесь, а сами раздевайтесь". Раздели, как водится: ощупали каждую вещь по швам, в телогрейке одно лезвие было спрятано - не заметили, слава Богу, неделя жизни кому-то. "Одевайтесь". Выводят в коридор, запирают в этапку. Черт, значит, этап! Как же я потащусь со своим барахлом по этапу? Я и сам-то еле двигаюсь. И пропадет теперь все - на каждой пересылке шмон. Как обухом по голове. Куда бы это? Эх я, дурак, тряпку половую взял и мыло. Сапоги! Заиграют сапоги, потом ищи. "Начальник, сапоги давай, сапоги в ремонте!" "Послали уже".

Надо хоть ребятам дать знать, но как? Этапка самая крайняя, надо мной никого, унитаза нет, кружки у меня нет, тьфу! Написал карандашиком на стене по-английски: "Этапирован неизвестно куда", фамилию и число. Но это мало когда еще заметят? Надо бы крикнуть как-то. Может, в баню поведут перед этапом? Но вот уже открывается дверь - так скоро? А баня? Нет, идем к выходу. Поворачиваем за угол, идем к вахте. Ну, только здесь и крикнуть. Пятнадцатая камера как раз надо мной. Изо всех сил заорал я вдруг, аж Киселев отпрыгнул от меня со страху.

- Пятнааадцатая, Егооор, меня на этап увозят! На этап забрали! Пятнааадцатая!

Тут они опомнились и втолкнули меня в двери вахты: - Тише, что орешь? В карцер захотел? - Какой карцер... Ври, начальник, не забирайся, где ты меня на этапе в карцер посадишь?

В большой комнате на вахте - не то в красном уголке, не то в раздевалке для надзирателей - посадили на стул. "Сидите!" Тут появился наш воспитатель, капитан Дойников, какой-то сам не свой, торжественно-грустный. Я к нему:

"Гражданин начальник, куда?" - тихо так, чтоб никто не слыхал. Мнется, глаза отводит: "Не знаю, нет, право, не знаю. На этап". - "Да бросьте вы все темнить, тайны разводить - куда?" - "Честно, не знаю, не мое дело. Сказали, на этап - в Москву, наверно". Знает все, бес, по лицу видно. "А вещи мои?" - "Уже в машине". Неслыханно! Кто же это за меня вещи таскает, неужто конвой? Да, сапоги. "Скажите, чтобы сапоги принесли, сапоги у меня в ремонте". - "Принесут". - "Да как принесут? Уже на вахте, сейчас ехать!"

А он так тихо вдруг говорит: "Не нужны, вам больше сапоги". Что бы это значило? Как так может быть, чтоб сапоги не нужны были? И я ему тихо: "Откуда же вы знаете, что сапоги не нужны, если не знаете, куда еду?" Смутился.

Не надо было этого говорить, и так понятно, что творится нечто необычное: этапы никогда с вахты не отправляют, а прямо внутрь воронок заходит, там и грузят. И вещи сами снесли, и сапоги не нужны, на волю, что ли, освобождать, что ли, будут? А может - наоборот? Тогда тоже сапоги не нужны.

- Ну что ж, прощайте, не поминайте лихом, - говорит капитан. Ведут прямо к выходу на волю, открывают дверь. Оглядеться не дают - вокруг люди в штатском. А, КГБ! Понятно - не на волю, значит. "Сюда, пожалуйста, в машину". Прямо у ворот стоят микроавтобус и какие-то легковые машины. Снег утоптанный, темный. Где же воронок? Нет, сажают в микроавтобус - чудеса! Внутри, на заднем сиденье, лежит мой мешок в тюремной матрасовке. Окна плотно зашторены, вокруг кагебешники в штатском. Предупреждают: в дороге шторы не трогать, в окно не выглядывать. Спереди, между нами и шофером, тоже шторки плотно задернуты, но снизу не прикреплены, болтаются - значит, на ходу будет трепыхаться, что-нибудь да увижу. Ждут еще какого-то начальника, он садится спереди, с шофером, хлопает дверца, колышутся шторки - тронулись. Развернулись, повернули еще раз, пошли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Былое — это сон
Былое — это сон

Роман современного норвежского писателя посвящен теме борьбы с фашизмом и предательством, с властью денег в буржуазном обществе.Роман «Былое — это сон» был опубликован впервые в 1944 году в Швеции, куда Сандемусе вынужден был бежать из оккупированной фашистами Норвегии. На норвежском языке он появился только в 1946 году.Роман представляет собой путевые и дневниковые записи героя — Джона Торсона, сделанные им в Норвегии и позже в его доме в Сан-Франциско. В качестве образца для своих записок Джон Торсон взял «Поэзию и правду» Гёте, считая, что подобная форма мемуаров, когда действительность перемежается с вымыслом, лучше всего позволит ему рассказать о своей жизни и объяснить ее. Эти записки — их можно было бы назвать и оправдательной речью — он адресует сыну, которого оставил в Норвегии и которого никогда не видал.

Аксель Сандемусе

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза