23
Болдырев привел список тех фрагментов, которые были им исправлены при первоначальном цензурировании: «Места, отмеченные мною карандашом на корректурном листе и лично указанные мною Издателю Телескопа, сколько помню, суть следующие: Страница 276, строки 18–23. Стр. 283, 1–7; 23–28. Стр. 284, 17–25. Стр. 286, 20–22. Стр. 292, 1–5; 19–24. Стр. 293, и-12. Стр. 295, 2–4; с 24-й до конца. 296, 6–9. Стр. 297, 18–24. Стр. 300, 14 до конца. Стр. 301, 1–2. Стр. 302, 6–8. Стр. 304, 24–28» (32 об.). Анализ выделенных Болдыревым фрагментов не входит в наши задачи, более существенен для нас объем предполагаемых исправлений.24
Среди противоречий: случайный или намеренный характер единственной встречи Надеждина и Болдырева до подписания 15-го номера «Телескопа» в печать, содержание их разговора, степень правки первого «Философического письма» (сам факт многих карандашных помет сомнению не подвергался, разночтения в показаниях касались количества исключенных Болдыревым фрагментов).25
В указанный период Болдырев принимал участие в заседаниях Совета Московского университета, Правления Московского университета и Московского цензурного комитета. Университетский Совет собирался каждую среду, притом что в журнале заседаний Совета отмечены присутственные дни – 9-е, а затем лишь 23 сентября (ЦИАМ. Ф. 418. Оп. 249. Ед. хр. 24. Л. 332, 347). Университетское Правление заседало по понедельникам. К сожалению, журнал заседаний Правления в сентябре остался нам недоступен, поэтому мы можем лишь предполагать, что 21 сентября состоялось очередное заседание Правления, на котором мог присутствовать Болдырев (предыдущее заседание имело место 14 сентября). Наконец, Московский цензурный комитет собирался и, 18 и 25 сентября. Таким образом, Болдырев мог получить экземпляр перевода первого «Философического письма», вероятнее всего, 14 или 18 сентября 1836 года.26
Об этом писал Н.К. Козьмин в рецензии на публикацию М.К. Лемке; см.: Журнал Министерства народного просвещения. 1906. № 7. С. 161–162. Ср.:27
«Я пользовался расположением субинспектора Степана Ивановича Клименкова и его жены Ольги Семеновны, и был к ним вхож. Чтобы разузнать подробности дела, лучше всего было обратиться к ним. Ольга Семеновна страшно взволнована, в слезах; говорит, сама захлебывается, жалеет Болдырева, негодует на Надеждина, называет его предателем, злодеем. Она была очень дружна с Болдыревым, да и кроме того отличалась горячим и чувствительным до раздражения темпераментом, и теперь как было ей не раздражиться до-нельзя, когда сама она была свидетельницею преступления, которое в конец погубило ее друзей. Поуспокоившись немножко, вот что она мне рассказала. Дня за три до выхода в свет той книжки „Телескопа", она и Рагузина вечером играли в карты с Болдыревым. Болдырев очень любил по вечерам отдыхать от своих занятий, с большим увлечением играя по маленькой с дамами.В этот вечер Надеждин не давал им покоя и все приставал к Болдыреву, чтобы он оставил карты и процензуровал в корректурных листах одну статейку, которую надо завтра печатать, чтобы нумер вышел в свое время; но Болдырев, увлекшись игрою, ему отказывал и прогонял его от себя. Наконец, согласились на том, что Болдырев будет продолжать игру с дамами и вместе прослушает статью, – пусть читает ее сам Надеждин, – и тут же, во время карточной игры, на ломберном столе подписал одобрение к печати. Когда статья вышла в свет, оказалось, что все резкое в ней, задирательное, пикантное и вообще недозволяемое цензурою при чтении Надеждин намеренно пропускал. Зная, с каким увлечением по вечерам играет в карты Болдырев со своими соседками, Надеждин умышленно устроил эту проделку» (
28
Осип Максимович Бодянский в его дневнике 1849–1852 гг.