И все будет…

В конце концов, разве не вся наша жизнь, сложена, как из кирпичиков – из маленьких ритуалов, незаметных привычек и негласных традиций? И разве не они помогают человеку остаться самим собой, не согнуться под ударами судьбы, создавая хотя бы иллюзию стабильности даже в самой нестабильной ситуации?

Ой, как она рада их видеть! А то сидит тут все одна, да одна. Ну, как дела у маленького? Это хорошо, хорошо. Главное – чтобы здоров. Ой, а он не слишком сильно закутан? Слишком утеплять – это ведь тоже вредно. Ну хоть бы личико. Тут то, в помещении, безопасно. Ладно, ладно, пусть так. А глазки то, глазки! Весь в мамочку. Вон как уставился! Как будто что понимает. Он как, не сильно капризничает? А ночью? Ну, тут уж ничего не поделаешь. Все они, мужики…

Фраза так и остается незаконченной, но обе они понимают, что было бы гораздо спокойнее, если бы она и не начиналась. Мгновение тишины, заполненное неловкостью.

Ну ничего, ничего… Нет, еще не приезжала. Может быть – в пятницу. Хотя разве можно сейчас с уверенностью… Нет, крупы нет. Никакой. Зато, ха-ха, мяса – хоть заешься. Станешь тут, на такой работе… Да, она отложила бутылочку. Специально для них. За окошко, в сетке вывесила. Да, как морозильную то переоборудовали под… ну, сами понимаете… так только за окошко. А грудь что, совсем не берет? Взрослеет, взрослеет. Просто на глазах… Да нет, не должна. Просто ледяная. Надо будет дома подождать, пока оттает. Только не нужно кипятить, а так чтобы, само.

Ольга продолжает благодарно кивать и начинает пятиться к выходу.

Да не за что. Хорошо, если привезут. Обязательно отложит. Всегда рада. А то одной здесь иногда так…

Интересно, умолкла ли она там, за закрытой дверью, когда поняла, что осталась одна? Или так и продолжает свой монотонный диалог с тенью?

Неприятная женщина. Слишком нервная. Если пообщаешься с ней достаточно долго – сама становишься нервной. Одинокие – они все такие. И ребенка все время норовит потрогать. А кто знает, что она этими руками… Раз у них там даже продукты на полу свалены. Нехорошо, конечно, так думать, но… Нет, все-таки крайне неприятная женщина!

Ольга не удивится, если вдруг выяснится, что она иногда по вечерам наведывается в морозильную, чтобы… ну, сами понимаете.

Теперь домой через бывший Детский Парк. Вид голых, мертвых деревьев, почти до самой верхушки покрытых густым серым мхом, повергает в уныние. Зато так гораздо короче.

Налетевший порыв ветра раздувает полы плаща. Привычным движением Ольга подгибает края одеяла, чтобы ребенку стало теплее. Проверяет, на месте ли со…

…седнего дома. И как она не замерзает, сидя вот так, неподвижно? Или она уже давно умерла, примерзнув к лавке?

Нет, глаза у старухи живые, взгляд их прикован к Ольге и коляске с ребенком.

– Здравствуйте, – неуверенно произносит Ольга.

Старуха молча совершает легкий кивок.

Ольге показалось или ребенок действительно шевельнулся? Дом надежно защищает от ветра, Ольга берет сына на руки.

– Мама! – отчетливо произносит он и повторяет чуть тише, – мама…

А ведь Людмила права. Действительно растет на глазах. Вот, даже голос, еще недавно тоненький, как соль-диез второй октавы, сейчас окреп, в нем явно проступают… нет, еще не мужские, но… мальчуковые интонации.

Ольга вспоминает, как год назад, когда мир еще не был похож на медленно вымирающий сумасшедший дом, она зашла в универмаге в отдел игрушек. На пятом месяце беременности ее часто влекло в подобные места. Не так, конечно, как к стойке буфета, на которой выставлена картонная тарелочка с эклерами, но тоже весьма ощутимо. Куклы или машинки? – пыталась угадать она.

Ольга рассматривала витрину с мягкими игрушками, когда какая-то пожилая женщина внезапно обернулась к ней от прилавка, указала на головоломку в картонной коробке и спросила: «Скажите, как по-вашему, эта игра – девчачья или сугубо мальчуковая?»

Ольга тогда не нашлась, что ответить.

Сейчас от этого воспоминания ей становится веселее.

Выражение удивления в глазах старухи забавляет Ольгу. Еще в них читается немой вопрос, с трудом облекаемый в словесную форму:

– М-мальчик? – голос хриплый от волнения. А может – от долгого пребывания на морозе.

Теперь уже Ольгина очередь молча кивать. Она хорошо понимает причину волнения старой женщины и успокаивающе улыбается ей.

– Значит…

В глазах старушки появляется предательский блеск, но изменившийся узор вертикальных складок на ее лицевой повязке говорит, что она улыбается. Как там было в песне? Смех и радость мы приносим людям?

– Да, – соглашается Ольга и заканчивает фразу за нее. – У нас есть будущее.

В ее словах нет пафоса, только спокойная уверенность.

Старушка медленно, с трудом встает со скамейки, подходит поближе. Ее рука – в такую погоду и без перчаток? – тя…

…желовато, особенно если учесть, что этаж седьмой, а лифт последний раз работал… Дай Бог памяти… В общем, это было в последний раз.

Ольга перекладывает ребенка в левую руку, чтобы достать из кармана ключи.

Ребенок чуть слышно произносит:

– Ма… – и внезапно замолкает.

Ключи с громким звоном падают на каменный пол подъезда.