И все небо для нас

Завтра пойду к Гордею и попрошу его увеличить снимок.

* * *

Утром, едва открываю глаза, вскакиваю с кровати и бегу в ванную комнату. Вылетаю в коридор с полотенцем на голове. С торчащих из-под него кончиков волос на шею и плечи капает теплая вода. Нужно быстрее собраться и бежать к Гордею.

Дядя с тетей еще спят. На часах без пятнадцати пять, за окном еле брезжит восход. Где-то хрипло кричит петух, прочищая горло.

Оборачиваюсь и тихонько подхожу к сестре. Она спит, раскинув руки и ноги. Во сне Мила всегда отпихивает одеяло и к утру начинает мерзнуть. Накрываю ее до подбородка, подтыкаю одеяло и целую в макушку. Сестра что-то сонно мычит, но не просыпается.

Сегодня снова уйду к Гордею без нее, а в следующий раз обязательно возьму с собой. Медленно спускаюсь по лестнице. В гостиной тихо, только дед похрапывает. Слуховые аппараты лежат в футляре на тумбе. Бабушка ютится сбоку от деда, свернувшись калачиком. Они спят спинами друг к другу. Одеяло у Семена, а Тамара, свернувшись, поджимает ноги к телу. Хочется восстановить справедливость, но одергиваю себя.

Пусть все останется как есть. Семейные узы – нечто такое, что можно построить с любым человеком, а не только с кровными родственниками. И Гордей мне ближе, чем дед с бабкой.

Достаю батон из хлебницы, нарезаю и мажу маслом. Придется обойтись холодным завтраком, ведь если поставлю чайник, то он разбудит бабушку свистом, а мне не хочется с ней общаться.

Поев, возвращаюсь наверх и подсушиваю волосы полотенцем. Накину толстовку, все равно утром не жарко. Пока дойду до дома Гордея, волосы под капюшоном высохнут.

Надеваю джегинсы и светло-серую футболку. Поверх нее – черную кенгуруху с молнией и капюшоном на завязках. В карман на животе прячу фото родителей. Молнию кофты застегну снаружи, иначе неосторожный звук разбудит Милу. А уж если она застукает меня за побегом, то истерики не избежать.

Снова прокрадываюсь на первый этаж, огибаю диван со спящими бабушкой и дедом, и как в замедленной съемке поворачиваю круглую ручку. Замок едва слышно щелкает, дверь отворяется. Вот она, свобода.

Прикрываю дверь, поворачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с Гордеем. Он подносит палец к губам и улыбается, не обнажая зубов.

На нем тоже толстовка, только сине-голубая. На голове капюшон. Тонкая прядь, выбившись из общей прически, вьется вниз до скулы. На лице никакой косметики.

– Ты чего тут в такую рань забыл? – шепчу я.

– Пойдем. – Гордей за руку выводит меня со двора.

– Что ты задумал?

– Меньше знаешь, крепче спишь.

– Я вообще-то уже не сплю.

Гордей тихо вздыхает, отпускает мою руку и засовывает ладони в карман толстовки. Мы с ним как будто одевались в одном магазине, только цвета выбрали разные.

– А почему ты в обычной одежде? – говорю.

– Не вовремя постирал другую, да и не думал, что захочу вот так выйти в утро. – Он кидает на меня загадочный взгляд.

Вот от чего у одноклассниц подгибались колени, когда парни на них смотрели. Чтобы не впасть в кому влюбленности, туже стягиваю завязки под подбородком.

– У тебя есть какой-то план? – допытываюсь я.

Когда мы трещим без умолку, время пролетает незаметно. Но когда молчим, я начинаю нервничать и считаю, что со мной что-то не так.

– Может, у меня нет никакого плана. – Гордей равняется со мной. Мы идем нога в ногу. – Может, я просто хочу сегодня погулять с тобой.

Сердце колотится, бросает в жар. Кажется, что волосы на голове разом высохли. Мы правда только друзья? Почему он так внезапно признается в чем-то настолько смущающем?

– А к-как ты узнал, что я встала? А вдруг я бы сейчас спала?

– Тогда я бы просто подождал, пока вы все проснетесь. Мне же до тебя недалеко. А узнал по твоему статусу в соцсетях.

– Зачем ты заходишь на мою страницу? Я же там ничего не выкладываю. И вообще, ты мог бы написать и спросить, а не караулить под домом. Это, знаешь ли, довольно странно выглядит. Вдруг ты какой-нибудь маньяк? – нервно посмеиваюсь.

– Хуже, – шепчет Гордей.

– Что? – останавливаюсь.

По позвоночнику пробегает холодок. Гордей встает ко мне боком и зловещим шепотом произносит:

– Я косплеер.

– Фу, блин, – выдыхаю и снова смеюсь. – Прекрати так шутить.

– До сих пор меня боишься?

– Кто знает? – хитро улыбаюсь.

Во мне тоже может быть загадка. Не все же время Гордею интриговать, пора перехватывать инициативу.

– Ладно. На самом деле у меня есть план.

– Ой, да что ты?

– Хочу показать тебе одно место, а потом поговорить с твоим дедом.

– Чего? Ты спятил?

– Мне не дают покоя его слова. – Гордей становится серьезным, и вся атмосфера дурашливости улетучивается. – Я не люблю, когда со мной так разговаривают. Когда обо мне так думают. Когда мне приходится оправдываться перед собой и другими из-за того, что я… такой.

– Какой «такой»? – Его слова лишь больше запутывают.

Я всегда знала, что Гордей особенный, но эта особенность может вылиться в мое разбитое сердце. После того как мне разболтали «семейную тайну», я вообще больше не хочу слышать никаких секретов. И еще не хочу, чтобы меня отвергли. Это больно, тяжело и всегда оставляет ноющий след в памяти.