И все небо для нас

Вкус лука со сметаной постепенно размачивается слюной и исчезает. Удовольствие от такого перекуса мимолетное, зато сытное. Заедаю снэки шоколадным батончиком.

– Ты так похожа на свою маму… – Дядя улыбается уголками глаз.

Поперхнувшись, откашливаюсь и пью воду.

– Вот обязательно такое говорить, когда я ем? – ворчу, закручивая крышку на бутылке.

– Дядя, а ласскажи нам больше о маме, – просит Мила.

Мы одновременно затихаем, глядя на него. Он смотрит на нас с хитринкой и, когда я уже собираюсь поторопить его, говорит:

– Она была очень правильной. Слушалась маму и папу, не ругалась, допоздна не задерживалась, забирала меня из детского сада и школы. Но когда я просил ее чего-нибудь не делать, она всегда делала это мне назло. Поначалу я злился, даже плакал, но потом… Мила, понимаешь?

– М-м-м, – сестра мычит, вцепившись пальцами в стул. – Ты… сделал так, чтобы она… делала то, что тебе нужно?

– Да, именно. – Дядя смеется и поглаживает ее по голове. – Ты такая умница!

Лицо Милы разглаживается и сияет. Меня накрывает волной белой зависти. Ее кожа такая чистая, нежная, не то что моя – жирная с периодически выскакивающими прыщами. Во всем виноваты гормоны и стресс.

– Через десять минут пойдем дальше, – предупреждает Тихон.

Натягиваю кепку на голову и опускаю козырек.

– Посплю немного… – Съезжаю на стуле. – Разбудить не забудьте.

Конечно, спать я не собираюсь, как и оставлять Милу одну с Тихоном. Что бы он ни говорил, какие бы слова ни подбирал, не успокоюсь, пока он не убедит меня, что я ошибаюсь. А ошибаюсь я редко. Из-под козырька наблюдаю за ногами и руками Милы. Она часто стучит локтями по столу, притопывает по полу.

– А где мы будем спать вечелом?

– Мы снимем номер в отеле.

– Ого! А что это?

– Это временное пристанище для путешественников и деловых людей.

– Здолово! А мы сможем остаться там навсегда?

– Нет, потому что за каждый проведенный там день нужно платить. Лучше уж мы дойдем до моего дома, где можно жить бесплатно.

Мила шуршит фантиком. Обжорка. И чем не хоббит? Они тоже постоянно едят.

– Мила, можешь рассказать о Вере?

– А чего о ней лассказывать? Она же не интелесная.

С трудом сдерживаю усмешку.

– Как же так? Я уверен, если спросить у нее, то она расскажет о тебе много хорошего.

– Нет.

– Почему ты так думаешь?

– Она меня не любит, – голос сестры дрожит. – Она обо мне заботилась только из-за мамы. А тепель мамы н-нет. И она блосит меня и убежит. – Сестра громко шмыгает носом и выдыхает. – Она уже убегала и оставляла меня одну.

В горле першит. Только бы не закряхтеть.

– Надя об этом не рассказывала.

– Ну… когда мне было четыле годика, Вела оставила меня во дволе на качелях и ушла. А я ее ждала до самого вечела. Потом плишла мама и увела меня домой, а Велу мы искали целый день вместе с… людьми. Котолые… помогают искать.

– С волонтерами, – подсказывает дядя.

– Да! И какой-то человек нашел ее на вокзале. Она там ночевала и хотела уехать в длугой голод. Мама плакала и обнимала ее, а потом дома так кличала… Мне было очень стлашно.

Дыхание сестры учащается.

– Посмотри на меня, малышка. – Дядя вдыхает, поднимая руки, и выдыхает, опуская их. – Повторяй за мной.

Мила жестикулирует и дышит, шмыгая носом. Понемногу она приходит в себя, а я размышляю, что всего два года назад поступила как неразумный ребенок и вскоре после этого мама заболела…

Не хватает воздуха. Беру со стола пакетик сока и выхожу на улицу. Вставляю трубочку, гневно втягиваю напиток. Яблочный вкус скользит по языку и исчезает в пищеводе. Слишком быстро выпила, даже удовольствия не получила.

Я думала, что сестра этого не помнит. Я тогда хотела просто избавиться от прицепа, с которым изо дня в день возилась четыре года подряд, будто сама была молодой матерью. У детских нервов тоже есть свои пределы.

Сминаю пачку сока, выкидываю в урну и возвращаюсь. В кошельке осталась мелочь, на карточке давно ноль.

– Вела! – кричит сестра на всю заправку.

Оборачиваюсь. Она радостно машет, а на голове у нее розовая шляпка.

– Смотли, что мне дядя Тиша купил!

Как же хорошо быть ребенком. Никаких проблем, только счастье и подарки.

– Хочешь, куплю и тебе что-нибудь?

– Нет уж, спасибо. У меня кепка есть. – С вызовом поправляю козырек и иду к столику. Подхватываю рюкзак, наскоро смахиваю туда оставшиеся пакетики с чипсами и орешками. Надолго не хватит, но будет чем перекусить, если Хоббит проголодается.

– Не хочешь поговорить о побеге? – тихо спрашивает дядя.

– Нет.

* * *

Волосы прилипают к шее и щекам. Кепка влажная от пота. Зря выкинула те шорты в начале лета, сейчас бы легче перенесла липкую жару.

Промзона заканчивается, и теперь мы идем у дороги. Скоро окажемся на трассе и двинемся по обочине, стараясь не скатиться в кювет или не споткнуться под колеса проезжающих мимо машин.

Налетает долгожданный ветерок. Прикрываю глаза, наслаждаясь моментом. Кроны деревьев шуршат, приветствуя горе-путешественников в своих краях. Ненадолго становится легче дышать. Чем ближе к трассе, тем больше машин поднимает пыль, а грозно гудящие фуры обдают выхлопами. От них слезятся глаза и скребет в горле.