И всех их создал Бог

– Знаю, Берт, но сделайте по-моему. Руку намыльте как следует, до плеча, и если есть у вас дома что-нибудь обеззараживающее, обязательно добавьте его к воде. Затем вводите руку, пока не доберетесь до шейки. Она ведь только что опоросилась, значит шейка еще открыта. Введите палец внутрь и немножко пощекочите поросячью постельку.

– А, черт, не нравится мне это. И чего ради?

– Очень часто в результате начинает идти молоко. Вот ради чего. Ну, беритесь за дело.

Я повесил трубку и пошел обедать. Джимми, по обыкновению, засыпал меня вопросами, но отвечал я рассеянно, и Хелен все чаще на меня поглядывала. Она догадывалась, что меня что-то расстроило, и, конечно, нисколько не удивилась, когда на звонок телефона я сорвался со стула как ошпаренный.

Звонил Берт. Он словно бы никак не мог отдышаться, но в его голосе звучало торжество.

– Подействовало, мистер Хэрриот! Я пощекотал, как вы велели, а потом потрогал соски. Еще минуту назад все были сухие, а тут молоко сразу брызнуло. Прямо колдовство!

– А поросята сосут?

– Спрашиваете! Они друг друга знай отпихивали, да без толку, а тут улеглись рядком и сосут, стараются. Смотреть приятно.

– Вот и чудесно! – сказал я. – Только победу праздновать рано. Конечно, очень хорошо, что они все-таки напились материнского молока, но оно почти наверное перестанет идти к утру, а то и нынче вечером. Придется вам тогда снова ее пощекотать.

– Будь оно неладно! – Радость в голосе Берта заметно поугасла. – А я уж думал, конец делу.

Бедняге пришлось проделать эту непривычную процедуру несколько раз. Собственно говоря, молоко у Полли так нормально и не пошло, но поросята все-таки получали необходимую пищу, пока не перешли на искусственное кормление. Ни один не погиб.

Снежные заносы 1947 года оказались прологом к великолепному лету, однако в конце апреля верхние склоны все еще были исчирканы белыми полосами вдоль стенок, выступавших над зеленеющим дерном, словно ребра гигантского зверя. Дороги, впрочем, освободились полностью, и когда Берт вызвал меня к заболевшей телке, я добрался до фермы без всяких приключений.

Едва я кончил возиться с телкой, как Тесс потащила меня посмотреть на свою обожаемую Полли с семейством.

– Лапусики, правда? – спросила она, пока мы стояли у загородки, любуясь дюжиной толстеньких поросят, которые весело играли возле мамаши.

– Правда, Тесс, – ответил я. – И ты, оказывается, свинарка хоть куда. Но, пожалуй, тебе надо сказать большое спасибо своему папе, что у тебя сразу все так хорошо получилось. Он потрудился на славу.

Берт усмехнулся довольно криво, и лицо у него болезненно сморщилось.

– Так-то так. И оно того стоило. Но чтоб я еще когда-нибудь… да ни за какие коврижки!

Я праздную прибавление семейства

– Хелен, тебе нехорошо?

Я с тревогой взглянул на жену, которой словно бы никак не удавалось принять удобную позу. Мы с ней сидели на довольно дорогих местах в бротонском кинотеатре «Ла Скала», и во мне нарастало убеждение, что занесло нас сюда совершенно напрасно.

Свои сомнения я высказал еще утром:

– Конечно, Хелен, это наш день отдыха, но не думаешь ли ты, что будет благоразумнее далеко от дома не уезжать: как-никак твое время подошло.

– Нет, не думаю! – Хелен даже засмеялась при мысли, что мы вдруг откажемся от поездки в кино. И я ее понимал. Эти вечера давали нам необходимую передышку в нашей хлопотной жизни. Я спасался в кино от телефона, грязи, резиновых сапог, и Хелен тоже вырывалась из своего беличьего колеса – какое, например, блаженство съесть обед, который тебе подают и который приготовила не ты, а кто-то другой.

– Нет, но все-таки, – не отступал я. – А вдруг возьмет да и начнется? И нечего смеяться! Неужто ты хочешь, чтобы наш второй ребенок родился в магазине Смита или в машине на заднем сиденье?

Я вообще очень тревожился. Конечно, не как в те дни, когда вот-вот должен был родиться Джимми. Тогда я готовился стать военным летчиком и впал в совершенную прострацию, заметно поубавив в весе – отнюдь не только из-за интенсивных физических нагрузок. Над волнением будущих отцов принято подтрунивать, но я ничего смешного тут не нахожу. Словно бы я сам ожидал ребенка: последнее время я постоянно трепыхался и глаз с Хелен не спускал, что очень ее забавляло. Я меньше всего йог, а за предыдущие двое суток напряжение стало почти невыносимым.

Но утром Хелен настояла на своем. Она не желала лишаться своего дня отдыха из-за каких-то пустяков, и вот теперь мы сидели в «Ла Скала», и Хемфри Богарт тщетно пытался завладеть моим вниманием, а волнение мое все росло и росло, потому что моя жена продолжала ерзать на сиденье и порой вопросительно проводила ладонью по животу.

Я снова покосился на нее, и тут она вся дернулась, легонько застонав. Я сразу взмок – даже прежде, чем она наклонилась ко мне и шепнула:

– Джим, лучше уйдем.

Спотыкаясь в полутьме о вытянутые ноги, я в панике вел ее вверх по наклонному проходу, не сомневаясь, что все будет кончено, прежде чем мы доберемся до капельдинерши, чей фонарик светился в глубине зала.