И всех их создал Бог

Видимо, эта жуткая ночь породила у всех моих здешних доброжелателей мысль, будто я валяюсь на койке в полной прострации. Во всяком случае, в восемь часов в дверь вместо юнги поскребся Нильсен.

– Вы не вставайте, мистер Хэрриот, – сказал он сквозь дверь. – Я сейчас подам вам позавтракать сюда.

– Спасибо, не надо, – ответил я. – Да входите же!

Нильсен приоткрыл дверь и выпучил глаза, увидев, что я пытаюсь бриться, упершись спиной в одну стенку, а ногой – в другую.

– Вы себя хорошо чувствуете? – растерянно спросил он.

Я воспользовался мгновением неподвижности, чтобы соскрести с физиономии еще клочок мыльной пены.

– Отлично. А как насчет завтрака?

– Ну-у… есть жареная рыба, яичница, копченая колбаса…

– Вот и чудесно. Сейчас приду, только добреюсь.

Он ответил мне еще одним недоверчивым взглядом и исчез за дверью.

В салоне сидел один помощник, усердно расправляясь с разными яствами, но вдруг его вилка застыла на полпути ко рту, а брови полезли вверх – он увидел, с каким аппетитом я набросился на груду всякой всячины, которой нагрузил свою тарелку.

– Мистер Хэрриот, – произнес он торжественно, – из всех сухопутных тварей, каких я знаю, вы первый, кого не доконала такая ночь, как сегодняшняя.

Меня распирала гордость. Безусловно, для того чтобы хорошо переносить качку, особых талантов не требуется, и все-таки было лестно услышать, что такой вестибулярный аппарат и желудок найдешь не у всякого.

Интересно, что немножко не по себе мне стало только один раз – когда я кое-как выбрался на палубу подышать свежим воздухом и некоторое время смотрел на взбесившееся море. Очевидно, хаотическая пляска волн на меня подействовала, и я счел за благо вернуться к себе в каюту, где и провел почти весь день. Овец мы доставили, делать мне было нечего, а разгуливать по судну в такую погоду неопытному моряку вроде меня не рекомендовалось. Раза два я уже полетел кувырком, и опасность сломать ногу или разбить голову была вполне реальной.

Мне оставалось только лежать на спине, почитывать детективные романы и есть. Звучит не так уж плохо, но я привык к деятельной жизни и чувствовал, что в Дарроуби вернусь изрядно ожиревшим.

Несомненно, пробудь я на «Ирис Клоусен» подольше, мне грозила бы судьба уподобиться Карлу Расмуссену, толстенькому помощнику капитана, признанному чемпиону за обеденным столом. Хладнокровно разделавшись с горячими блюдами, он принимался за закуски и поглощал их в неимоверных количествах, заедая всю трапезу огромным ломтем с топленым салом.

Не хочу утверждать, что равных ему я вообще не видел – среди йоркширских фермеров мне встречались люди с могучим аппетитом, да и я сам обладаю на этом поприще некоторой репутацией (Тристан имеет обыкновение величать меня «обжорой из Дарроуби»), – однако Карлу я и в подметки не годился и взирал на него со смиренным восхищением.

После ужина капитан сказал, что на обратном пути они предполагали зайти в Данциг, но планы изменились, и мы теперь идем в Штеттин – он пользовался более легкими для произношения старыми немецкими названиями, хотя теперь эти польские порты называются, соответственно, Гданьск и Щецин. В Щецине мы возьмем на борт восемьсот свиней и доставим их в Любек.

Капитан рассчитывал погрузить их в воскресенье и быть в Любеке в понедельник. Но все зависело от погоды, которая оставалась омерзительной. Ветер по-прежнему был встречным, и мы продвигались вперед со скоростью шесть узлов.

Я сел было писать дневник, но тут же соскользнул к двери, с трудом вернулся на место и вновь соскользнул. Видимо, предстояла еще одна бессонная ночь.

Моя помощница Рози

– «Сердце я отдал свое в беззаботные руки!» – звенел тоненький голосок Рози, пока я осторожно вел машину по изрытому колеями проселку. Теперь мои часы за рулем скрашивало пение.

Ехал я перевязать рану на спине коровы и слушал с огромным удовольствием. Мало-помалу до моего сознания дошло, что свершилось еще одно чудо: вновь со мной на вызов едет мой ребенок! Когда Джимми поступил в школу, мне очень не хватало его общества в машине, однако я и вообразить не мог, что все повторится, но уже с Рози.

Следить, как твои собственные дети впервые знакомятся с четвероногими обитателями ферм, наблюдать их растущую любовь и интерес к окружающей природе, слушать детскую болтовню, неспособную надоесть, разделять веселье и смех, скрашивающие трудности и заботы каждого дня, – все это мне было даровано дважды.