Ферма Каслингов принадлежала к третьей категории и с гордым презрением к буйству стихий оседлала самую вершину холма. Единственной уступкой силам природы была купа удивительно выносливых деревьев, посаженных к западу от дома, чтобы укрывать его от наиболее постоянного из ветров. Все они совершенно одинаково клонились к каменным стенам, свидетельствуя, что безветрие тут было большой редкостью.
Я вылез из машины. Мистер Каслинг и два его дюжих сына уже шли неторопливой развалкой мне навстречу. Хозяин фермы был именно таким, каким его могло нарисовать воображение: дубленое сизое лицо, широкие костлявые плечи, готовые вот-вот разорвать залатанную куртку. Обоим его сыновьям, Алану и Гарольду, было за тридцать, и они поразительно походили на своего отца вплоть до манеры ходить – руки засунуты вглубь карманов, голова выставлена вперед, подкованные сапоги цепляют булыжник. И никаких улыбок. Нет, они все трое были прекрасными людьми, но неулыбчивыми.
– А, мистер Хэрриот! – Старший Каслинг прищурился на меня из-под обтрепанного козырька старой кепки и сразу перешел к делу. – Он на лугу.
– Хорошо, – сказал я. – Не могли бы вы мне принести ведро воды? Чуть теплой.
Он кивнул, и Гарольд молча направился к кухонной двери. Несколько минут спустя он вернулся с видавшим виды ведром в руке.
Я попробовал воду пальцем.
– В самый раз. Очень хорошо.
Мы вышли за калитку в сопровождении двух тощеньких овчарок, и в лицо нам с бешеным восторгом ударил ветер, разгулявшийся на просторе этих высоких пустошей, леденящий старых и слабых, бодрящий молодых и сильных.
По длинному прямоугольнику зеленой травы, отвоеванному у вереска, телята – их было около десяти – пустились бежать от нас следом за матерями. Своего пациента я распознал без труда – хотя и с болтающейся ногой, он почти не отставал от остальных.
Подчиняясь отрывистым командам мистера Каслинга, собаки кинулись в гущу стада, покусывали за ноги, скалили зубы на грозно опущенные рога и вскоре отогнали в сторону корову с изувеченным теленком. Молодые Каслинги ринулись туда и опрокинули малыша на землю.
Я ощупывал сломанную ногу, подавляя досаду. Конечно, скорее всего, мне удастся помочь бедняге. Но уж если ему приспичило сломать ногу, то почему не переднюю? Лучевая и локтевая кости так хорошо и быстро срастаются! А тут – большая берцовая и почти посредине. Это уже не так просто. Но зато все-таки не бедренная! Вот тогда пришлось бы повозиться, и без большой гарантии, что все кончится благополучно.
Моего пациента умело лишили возможности двигаться. Он лежал, распростертый на чахлой траве: Гарольд прижимал ему голову, Алан – задние ноги, а их отец – грудную клетку. Слишком часто деревенские ветеринары бывают вынуждены перевязывать, а то и оперировать больное животное, которое не желает сохранять неподвижность, но эти три пары мозолистых рук не давали малышу даже шевельнуться.
Я окунул гипсовый бинт в воду, начал накладывать повязку и вдруг обнаружил, что наши четыре головы почти соприкасаются. Теленок был месячный – мы смотрели друг на друга в упор, и все-таки никто не произносил ни слова.
Под разговор работать легче и веселее, особенно если среди ваших помощников окажется прирожденный рассказчик, щедро наделенный суховатым йоркширским юмором. Порой мне приходилось откладывать скальпель, чтобы отхохотаться. Но тут царила гробовая тишина. Свистел ветер, откуда-то донесся жалобный крик кроншнепа, но над теленком склонялись словно бы монахи-отшельники, давшие обет молчания. Мне становилось как-то не по себе. Работа простая, особой сосредоточенности не требует. Господи, ну хоть бы кто-нибудь что-нибудь сказал!
И тут мне в голову пришла блестящая мысль, вдохновленная газетной шумихой. Начну-ка сам для затравки!
– Ну прямо как Бернард Шоу, верно? – произнес я с веселым смешком.
Мой голос неуверенно замер, тишина вновь стала нерушимой, и через полминуты я уже отчаялся получить ответ. Затем мистер Каслинг прочистил горло:
– Кто-о?
– Бернард Шоу. Ну, вы знаете – Джордж Бернард Шоу. Он ведь тоже ногу сломал… – Я почувствовал, что начинаю виновато бормотать.
Опять наступила тишина, которая теперь меня даже обрадовала. Я кончил бинтовать, облил повязку водой и разровнял ее, набрав под ногти порядочную толику гипса.
Но тут подошла очередь Гарольда.
– Он что – здешний?
– Да нет… собственно говоря, нет… – Я решил наложить еще слой бинта, горько раскаиваясь, что затеял этот разговор.
Бинт опустился в ведро, и тут в беседу вступил Алан.
– В Дарроуби проживает, а?
Час от часу не легче!
– Нет, – уронил я небрежно. – Если не ошибаюсь, он обычно живет в Лондоне.
До сих пор головы сохраняли монументальную неподвижность, но при этом неожиданном повороте разговора на меня с нескрываемым удивлением посмотрели три пары глаз и три голоса произнесли в унисон сакраментальное название столицы:
– В Лондоне?
Когда потрясение несколько прошло, Каслинги вновь уставились на теленка, и я уже надеялся, что тема исчерпана, но тут мистер Каслинг пробурчал уголком рта:
– Так он, значит, не по сельской части?
– Э… нет… он пьесы пишет.