И всех их создал Бог

– Чумы у нее быть не может, Хемфри. Так сразу чумой не заболевают.

– Ну, прошу тебя, Джим, – продолжал он, словно не слыша. – Будь другом, приезжай, посмотри Мертл.

– Ну хорошо, – сказал я устало. – Через несколько минут буду.

– Ты настоящий друг, Джим, настоящий… – Голос смолк, потому что я повесил трубку.

Одевался я в обычном темпе, не паникуя, как прежде. Видимо, что-то в том же роде. Но почему снова за полночь? По пути в Седр-хаус я уже не сомневался, что тревога опять окажется ложной. И все-таки, как знать?

На крыльце меня опять обдала невидимая волна алкогольных паров. По пути в кухню Хемфри, стеная и причитая, раза два повисал на мне, чтобы удержаться на ногах. Он указал пальцем на корзину в углу.

– Она там, – объявил он, утирая глаза. – Я только вернулся из Рипона – и на тебе!

– Со скачек, э?

– Угу. На лошадей ставил, виски пил, а бедная моя собачка тут без меня помирала. Последняя я тварь, Джим, самая последняя!

– Чушь, Хемфри. Я вам уже говорил. От того, что вы на день уедете, ей никакого вреда быть не может. Потом, вы сказали, что она дергается, но я что-то не замечаю…

– Ага, она сейчас не дергается. А вот когда я только вошел, задняя нога у нее ну просто ходуном ходила. Вот так. – И он подергал кистью.

Я беззвучно застонал.

– Может быть, она просто чесалась или муху отгоняла.

– Ну уж нет. Ей же больно. Да ты только погляди на ее глазищи.

Я его вполне понимал. Глаза Мертл были двумя озерами глубоких чувств, и в них без труда читался кроткий упрек.

Стиснув зубы, я ее осмотрел, заранее зная, что не найду ничего ненормального. Но втолковать это толстячку мне не удалось.

– Ну дай ей еще одну чудотворную таблеточку, – взмолился он. – В тот раз ей мигом полегчало.

Спорить с ним у меня не было сил, и Мертл снова навитаминилась.

С огромным облегчением Хемфри неверным шагом направился в гостиную к заветной бутылке.

– После таких переживаний не грех немножко взбодриться, – сказал он. – Выпей рюмочку, Джим, не артачься, а?

Следующие несколько месяцев эта сцена повторялась вновь и вновь – всегда после скачек и всегда между полуночью и часом. У меня было достаточно возможностей проанализировать ситуацию, и вывод просто напрашивался.

Большую часть времени Хемфри оставался в меру заботливым владельцем собаки, но под влиянием алкоголя привязанность к Мертл преображалась в сентиментальное обожание и ощущение вины перед ней. Я покорно приезжал по его вызовам, понимая, как его потрясет мой отказ. Лечил я Хемфри, а не Мертл.

Меня забавляло упрямство, с каким он отмахивался от любых моих уверений, что приезжал я совершенно зря. Он был глубоко убежден, что его любимица осталась в живых только благодаря волшебной таблетке.

Нет-нет, я вовсе не отвергаю возможность, что Мертл действительно обращала на него свои томные очи с горьким упреком. Собаки вполне способны чувствовать и выражать неодобрение. Моего Сэма я брал с собой почти повсюду, но если иногда оставлял его дома, чтобы свозить Хелен в кино, то он забирался под кровать, долго там дулся, а вылезши, еще час старательно нас не замечал.

Меня пробил холодный пот, когда Хемфри сообщил мне о своем решении повязать Мертл. Ее беременность не сулила мне ничего хорошего.

Так оно и вышло. Толстячок то и дело впадал в пьяненькую панику, всякий раз совершенно без причин, и на протяжении девяти недель через правильные промежутки времени обнаруживал у Мертл то одни, то другие, но всегда воображаемые симптомы.

Наконец, к огромному моему облегчению, Мертл произвела на свет пятерых здоровых щенков. Ну уж теперь-то я передохну! По правде говоря, я по горло был сыт полуночными звонками Хемфри. Я всегда считал себя обязанным ехать, когда мне звонили ночью, однако Хемфри довел меня до белого каления. Принципы принципами, но я чувствовал, что в одну прекрасную ночь я ему все выскажу.

Кризис наступил недели две спустя. День у меня выдался жуткий. Выпадение матки у коровы в пять утра, потом бесконечная тряска по дорогам туда-сюда практически без завтрака и обеда, а на сон грядущий – схватка с министерскими анкетами. (Я сильно подозревал, что безбожно напутал в графах.)

От своей бюрократической бездарности я всегда приходил в бессильную ярость, и когда наконец заполз под одеяло, перед глазами продолжали кружить эти пыточные анкеты, так что сон ко мне пришел только глубокой ночью.

Я знаю, что это глупо, но во мне живет суеверное чувство, будто судьба злорадно выжидает, когда мне особенно захочется выспаться, и тут она, похихикивая, подстраивает очередной вызов. А потому, когда у меня над ухом взорвался телефонный звонок, принял я его как должное, апатично протянул руку к трубке и увидел, что стрелки на светящемся циферблате будильника показывают четверть второго.

– Алло! – пробурчал я.

– О-о… о-о… о-о-о-х! – Знакомое, знакомое вступление!

Я скрипнул зубами. Только об этом я сейчас и мечтал!

– Хемфри! Ну что на сей раз?

– Ох, Джим, Мертл и вправду помирает. Я всем нутром чую. Приезжай побыстрее, а?

– Помирает? – Я хрипло перевел дух. – Это почему же?

– Ну… вытянулась на боку и вся дрожит.

– Еще что-нибудь?