...И вся жизнь (Повести)

Пока механик уговаривает «кобылу» бегать, мы до бесконечности переделываем первую, вторую и четвертую полосы. Собранный работниками редакции материал быстро стареет. На фронте каждый день перемены. Наши войска заканчивают освобождение Прибалтики, перешли государственную границу, ворвались в Восточную Пруссию. Сегодня с фронта пришла статья под броским названием «Вот она, проклятая!» С освещением событий на фронте у нас дела обстоят значительно лучше, чем с материалами тыла. Я договорился с редактором фронтовой газеты, корреспондентами, чтобы в порядке шефства писали и для нас. Корреспонденты встретили наше предложение с энтузиазмом. На полосах их газет сильно не развернешься. То ли дело у нас — места хоть отбавляй. Фронт — главное. Из Принеманска и других освобожденных городов области наши ребята пока приносят лишь худосочные заметки. Ни они, ни я не представляем, что делается в области, здесь все непривычно, попали совсем в другую обстановку.

Борис Задорожный, которого в редакции, очевидно, за большой рост и примитивный ум назвали «Крошкой Бобом», вернувшись из деревни, обескураженно заявил, что здесь индивидуальное хозяйство пустило крепкие корни, кругом хутора, неизвестно, когда можно будет приступать к коллективизации…

Оценив такую «журналистскую наблюдательность» и учитывая сведения, почерпнутые из характеристики, я назначил Задорожного заведующим сельскохозяйственным отделом редакции. Ведь он работал в ведомственной сельскохозяйственной газете, в доисторические времена закончил сельскохозяйственный институт. Другого специалиста под рукой не оказалось. Урюпина, как знатока здешних мест, обком утвердил исполняющим обязанности заместителя редактора. Таким образом мы ликвидировали перепроизводство секретарей. Остался недовольным только Задорожный. И напрасно. Он первый вошел в историю «Зари Немана». Да, сделанная им полоса была первой подписана к печати, хотя и не вызывала нашего восторга. Она была задумана как страница писем крестьян в редакцию. Писем Крошка Боб сумел организовать мало. В основном он их сочинял сам, а стремясь сделать более колоритными, писал их псевдонародным языком. Несколько писем пришлось снять.

Пора отогнать посторонние мысли, надо кончать передовую. Хочется написать ее получше, а на бумагу ложатся лишь примелькавшиеся фразы. «Кончилась долгая, кошмарная ночь немецкой оккупации в…» Остановился, подумал: пожалуй, лучше написать в «нашем городе». Непривычно еще называть город, с которым шапочно знаком, своим. Но надо привыкать. Читатель к подобным нюансам чуток. «Усилиями всего советского народа Западная область полностью очищена от ненавистных захватчиков. Пограничники вернулись на свои заставы».

В дверь постучали. Я с сожалением посмотрел на чистый лист бумаги, буркнул: — Войдите.

Передо мной предстал человек в шляпе с обвислыми краями. Ощетинившись рыжими усами, пришелец бросился меня лобызать:

— Пашенька, здравствуй.

— Простите, но я…

— Не узнаешь, старик?

— Честное слово, не припомню.

— Вспомни Иркутск.

— Викентий!

— Соколов собственной персоной!

Тридцать восьмой год. Я тогда был собкором «Красного знамени» по Восточной Сибири. Часто приходилось бывать в областной газете. Там и познакомился с Викентием Соколовым — заместителем ответственного секретаря редакции. Потом он исчез из Иркутска. Я о нем ничего больше не слышал.

— Какими судьбами к нам, Викентий?

— С путевочкой ЦК, Пашенька. Вот, пожалуйста.

Я прочитал и тяжко вздохнул. Соколова к нам посылали в качестве ответственного секретаря. Что там Беркутов, рехнулся? Четвертого человека на одно и то же место.

— Занято у нас место ответсекретаря. Придется поработать заведующим отделом.

— Нет. Здесь я не уступлю. Или секретарем, или обратно отправляй.

В комнату с шумом ворвались Урюпин и Платов.

— Пыхтит! — выпалили они одновременно. — Пыхтит!

— По этому поводу следует, — Виктор Антонович потряс бутылкой с коньяком. Соколов вожделенно посмотрел на бутылку, разгладил усы.

— Дай сюда, — я забрал бутылку и спрятал в ящик стола, — тащите материал. Пока делается номер, объявляю сухой закон. Викентий, садись править материал, а ты, Анатолий, отправляйся в типографию и обеспечь набор. Завтра первый номер должен родиться!

5

Жизнь убеждает в непостоянстве человеческой натуры. Несколько дней назад в «Красном знамени» меня приводила в уныние пачка собкоровских статей, сотни ежедневно поступающих писем. К редакционным «планеркам» в секретариате готовился, как к сражению. Каждую лишнюю строчку на полосе приходилось вырывать зубами.

— Газета не резиновая! — эту фразу до того часто повторяли, что она не задевала сознания.

Как бы я радовался, если бы мог сегодня произнести ее на совещании в «Заре Немана»! Я на «планерке» взывал:

— Давайте материал. Газета не может выйти с белыми пятнами.