...И вся жизнь (Повести)

— То, что вы признаете критику — это хорошо, ну, а что вы предлагаете делать дальше?

— Как вы советовали, Станислав Иосифович, наметили мероприятия. Завгороно пишет приказ. Инспектору объявить выговор, директора школы придется снять, что же касается учительницы…

— А что, если обсудить статью на пленуме горкома партии или сессии горсовета?

— Где? — переспросил Петрило.

— На пленуме горкома или сессии депутатов…

— Шутите. Разве других вопросов у нас мало. Ну, еще на заседании исполкома или бюро, куда ни шло!

— Почему же? Именно на пленуме горкома партии. Собрать пленум и вынести на его обсуждение всего один вопрос: «В защиту Сергуньки». Судьба мальчика зависела не только от отдела народного образования, но и многих других городских организаций. — Курелла стал загибать один за другим пальцы: — Домоуправление — раз, горжилотдел — два, райисполком — три, комиссия по делам несовершеннолетних, детская комната милиции — четыре, пять. Смотрите, пальцев на одной руке не хватило. А еще надо назвать: народный суд, гороно, горисполком, персонально вас, товарищ Петрило, соответствующий отдел горкома партии, нельзя обойти роль горкома комсомола, пионерской организации, школы. У мальчика были соседи. Среди них и коммунисты, и, — обращаясь к Анатолию, заметил, — вы зря о них не написали. Они первыми видели, что гибнет семья, и остались безучастными. На их глазах мальчишку выгнали на улицу… Нет, мне кажется, что на пленуме нам будет о чем поговорить, посоветоваться. К этому времени придут и читательские отклики.

— Так вы решили печатать статью? — вырвалось у Петрило.

— Этот вопрос не в нашей компетенции. Но я бы на месте редактора напечатал обязательно. А как думают в редакции поступить с вашей статьей?

— Право, не знаю, — признался Анатолий, — обсуждали на редколлегии. Герасим Кузьмич…

— Кто это?

— Заместитель главного редактора. Считает, что я в кривом зеркале показал советское общество, что я оклеветал…

— Видите, — перебил секретарь горкома, — даже в редакции есть такие люди. Нет, обязательно надо говорить о судьбе мальчика с большой трибуны. Чтобы у всех столоначальников мороз по коже прошел. Как же иначе! Вы что, не согласны со мной, товарищ Петрило?

— Нет, почему же. Только, может быть, все-таки достаточно будет провести расширенное заседание бюро горкома…

— Расширенное, суженное, — досадливо произнес Курелла. — Не в том дело. Мне кажется, вы так и не поняли важности этого вопроса. Жаль, я думал, может, вас назначить докладчиком.

— Меня? — удивился Петрило. — Нет, увольте, я — отрицательный персонаж некоторым образом.

— Ну что ж, тогда до встречи на бюро, когда будем обсуждать этот вопрос.

Оставшись снова вдвоем с Анатолием, Станислав Иосифович спросил:

— Гранки можно оставить в горкоме?

— Конечно. У нас есть еще. Теперь я думаю, что статью напечатают.

— Криницкого я предупредил, что у горкома никаких возражений нет, — и безотносительно к предыдущему признался, — а я о вас был другого мнения. Тогда в районе. Редакция прислала написанное вами с товарищем интервью со мной. Удручающее осталось впечатление. Набор общеупотребительных фраз и ни одной мысли. Я категорически возражал против опубликования.

— Так это вы!

— Эта статья — другое дело. Здесь чувствуется, что автор искренне озабочен, возмущен. Такие статьи и должны писать партийные журналисты. Желаю вам и в будущем так относиться к делу!

Дела больничные

1

Лучи весеннего солнца ворвались в палату через огромное, во всю стену, окно. Палата небольшая — всего на две койки. Больной на кровати, стоящей у окна, безмятежно спал, накрыв одеялом даже голову. Из-под одеяла доносился богатырский храп. Он, наверное, и разбудил Павла Петровича. Лежать не хотелось. Ткаченко осмотрел палату, потрогал стоящий на тумбочке телефонный аппарат, снял трубку, телефон не работал, увидел наушники, висящие на спинке кровати, слушать радио не стал, передавали утреннюю гимнастику.

— Проснулся? — высунул из-под одеяла голову сосед.

— Как видите! — к своему огорчению, Ткаченко узнал в соседе Герасима Кузьмича.

— Рад, что тебя оформили в мою палату. Хоть принципиально я и выступал против, хотел даже писать жалобу на дежурного врача. Дело в том, что на твоей кровати лежал один старикашка, так его ночью подняли и перевели в другую палату. Допустим, ты тяжело заболел и тебе нужен кислород. В другой палате нет у кровати крана от кислородной установки. Но разве есть такое указание, чтобы ночью больных беспокоить? Но тут узнал, что именно тебя крепко скрутило, успокоился…

— Прими мои извинения за ночное беспокойство. Почему ты решил, что меня крепко скрутило?

— Не глухой я… Слыхал, как сестричка говорила, что ко мне в палату положат тяжелого больного, прободение какой-то кишки у тебя произошло, а это дело серьезное…

Такая новость кого угодно огорошит. Ткаченко стало зябко. Неужели прободение? Теперь операции не миновать.