А он оставался в своем маленьком мирке, в собственном крошечном царстве, слишком еще слабом для того, чтобы покорять соседей, и все-таки заставлявшем их уже учитывать и признавать его, даже торговать с ним. Танцовщицы-гречанки в батумской гостинице, как у отца, у него, конечно, не было, но гостиница в Телави с ликованием встречала его каждый раз, когда он со своими девками появлялся у задней, открытой лишь для своих двери. И все-таки он ни на миг не допускал, что это предел его возможностей, ни на миг не переставал ругать судьбу — чтоб она не сочла его удовлетворенным, не скинула его со своих счетов окончательно! Он был отчасти уже связан с миром, в который его так тянуло, но связан еще только как мышь с человеком: места и прав в этом мире у него было столько же, сколько у мыши в человеческом жилище. В сущности, и это было не так уж мало! Сейчас он уже четче, ясней слышал и ощущал шум, гомон, аромат той жизни, но близость эта была ему так же тяжка, как мыши близость темной, затихшей, пропитанной запахами божественных блюд кухни. По ночам он тоже проникал в тот мир; днем же он, как мышь, ютился в своей норе, и над его головой шумела жизнь — смелая, веселая, беззаботная, не испытывавшая от его ночных похождений никакого ущерба. Похищенных им крошек она и не замечала, а если обнаруживала на чем-либо следы его зубов, то попросту выбрасывала весь кусок на свалку — выбрасывала без малейшей жалости, испытывая лишь брезгливое, холодное презрение. Это бесило, терзало, мучило его; но своим безошибочным мышиным чутьем он чувствовал, что оставаться в норе скоро станет для него опасней, чем выглянуть наверх, порезвиться на палубе, до тех пор служившей жизни полом, а ему крышей. Покинуть свою нору Ягору пришлось даже раньше, чем он рассчитывал, но не для прогулок по палубе, а для того, чтоб найти нору еще поглубже и понадежней…
В тот вечер он, как всегда, лежал навзничь на нарах из неструганых досок и, погрузившись в мечты, проклинал свою судьбу, впившись глазами в потолок, от дождей покрывшийся пятнами.
— Выгляните на минутку, будьте добры! — послышался ему вдруг женский голос.
Голос этот показался Ягору знакомым; нежный, ласковый и вместе с тем требовательный, он был из «той страны», из «той» жизни. Ягор вскочил с нар, как новобранец при звуке боевой трубы. Перед дверью будки стояла какая-то женщина в черном. Лишь сейчас он заметил, что на дворе уже ночь; в ноздри ему бросился запах дыма. Застывшие тени бараков, казалось, жались друг к другу, как бы сливались в одну тень.
— Кто такая? Чего нужно? — крикнул он женщине, словно желая спугнуть призрак.
— Я из семьи Макабели, из Уруки. Мне нужно видеть инженера-путейца, — ответила женщина и оглянулась по сторонам, словно ожидая увидеть кого-то и удивившись тому, что его тут нет. — Мне на вас указали… говорят, вы знаете, — продолжала она, как бы извиняясь перед Ягором и устремив на него ищущий, умоляющий взгляд.
Но Ягор не видел лица женщины: его стер мрак. «Нарочно ко мне отправили, а теперь ждут, как я поступлю. Сквозь все щелки за мной наблюдают! В темноте сидят…» — подумал он.
— Макабели? Какие такие Макабели? — спросил он вслух.
По-прежнему не видя ее лица, он почувствовал, как ее смутил этот простой вопрос. Стоя в темноте, она колебалась, словно с трудом вспоминая своих родных.
— Отец торгует вином… Инженер-путеец у нас был, он нас знает, — с трудом выговорила женщина. — Он у нас зимой был… да и сегодня, на похоронах деда, тоже, — поспешно добавила она.
«Или врет, или чокнутая!» — подумал Ягор.
— Так вы, значит, торговцы? — спросил он вслух.
— Нет! — почти выкрикнула женщина, словно вдруг погнушавшись этим словом, почти даже обидевшись. — Наша семья княжеская, — сказала она дрожащим голосом. — Торгует только отец. Дедушка был майор. Один мой брат в России учится, другой гуляет… веселится! — Но ее смех был деланным, это Ягор заметил сразу, без труда.
«Смеется! Надо мной смеется…» — подумал он.
— Погоди-ка, я лампу зажгу. Посмотрим, что нам за княгиню бог послал! — громко сказал он.
— Мне нужен инженер-путеец. Может, вы скажете, как мне его найти! — сказала женщина. Теперь в ее голосе уже ясно слышалось волнение.
«Скажу… все тебе скажу, раз уж ты сама пришла!» — подумал Ягор, входя в будку, слившись с темнотой будки.
— Тебе какого инженера? Тут инженеров много! — крикнул он из темноты.