И всякий, кто встретится со мной...

Ворона медленно, нехотя летела вдоль застывшей лесной опушки, а несколькими километрами дальше Тедо Схирели и Евгений Микадзе распиливали толстое мерзлое бревно, лишь кое-где покрытое остатками гнилой, затвердевшей от мороза коры. Пила выла, хрипела, прогибалась; под бревном постепенно рос холмик сырых и все-таки золотистых опилок.

— Пойдем погреемся… а то и сами не заметим, как у нас носы отвалятся, — сказал Евгений.

— Да мы ведь только вышли! — возразил ему Тедо.

Скрытая за холмом снега изба была в двух шагах от них — над ней застыл серый, как туча, дымок. Человек наблюдательный заметил бы вокруг, подальше, еще несколько таких же дымков, единственное доказательство существования потонувших в снегу изб, иначе местность казалась бы вообще необитаемой. В избе было тепло. На печи лежал Ладо Тугуши. Он плохо себя чувствовал, — впрочем, заболеть он больше боялся, чем был болен на самом деле. Маленькая девочка стояла на коленях на стуле и, прижавшись животом к столу, рисовала на пожелтевшей бумаге цветы и птиц. Ей было шесть лет. Звали ее Мартой.

— А что, ласточка так выглядит? — крикнула она Ладо.

— Ну-ка, покажи… — приподнял голову он.

Марта подняла свой рисунок повыше.

— Ничего не видно! — сказал Ладо.

Марта соскользнула со стула и, подойдя к печи, подала ему свой лист. Вытянув руку из-под тулупа, которым он был укрыт, Ладо взял рисунок в руки и долго его разглядывал. Подняв голову и сморщив носик, Марта терпеливо ждала. Рисунок, который Ладо держал в одной руке, гнулся, и он то и дело дул на бумагу, чтоб выпрямить ее, — вынуть из-под тулупа и вторую руку ему было лень.

— В общем, так… — сказал он наконец. — Только клюв у нее вышел как у ястреба.

— А у ласточки клюв какой? — осведомилась Марта.

— Ма-а-аленький, вроде твоего носика… — сказал Ладо, вновь дуя на рисунок.

— Отдай! — сказала Марта.

— Ястреб утащил цыпленка… как это там, в стихах? Ты у нас будешь цыпленок; а это — ястреб! — сказал Ладо, помахивая листком над головой Марты. Марта потянулась за своим рисунком, но достать его не смогла. — Жалобно пищал цыпленок… — Он снова помахал листком над головой Марты. — Только белый пух цыпленка по ветру кружился в поле…

— Отдай! — рассердилась Марта.

Ладо отдал рисунок и снова сунул руку под тулуп.

— Все мы цыплята… правят не цари, а времена! — сказал он в потолок и опять заскучал, опять предался унынию.

Марта вернулась к столу, залезла коленками на стул, перевернула лист чистой стороной кверху и языком смочила кончик карандаша.

— А сейчас… сейчас нарисую-ка я дядю моего! — сказала она себе.

— Саблю не забудь! — сказал Ладо.

— Тебе все равно не покажу! — надулась Марта.

Снаружи доносился хрип пилы. Печь глухо гудела.