И всё равно люби

Собака, тяжело пыхтя, бежит теперь за ней по пятам. В конце концов, еще более неприятно ей то, что Рут уходит так далеко от дома – это даже более неприятно, чем то, что Питер остался сидеть за столом: он-то дома и в полной безопасности, поэтому она и пошла сопровождать Рут в ее опасный путь, и Рут понимает, сколь мучительным был собачий выбор.

– Нэнни, бедненькая ты моя старушка! – наклоняется к ней Рут и замедляет шаг, чтобы та могла отдышаться. – Ты молодец, замечательно топаешь, – приговаривает она, остановившись и ласково похлопывая ее по спинке.

Собака, как обычно, избегая смотреть прямо в глаза, подбирается ближе и прижимается к ноге Рут, словно собираясь защищать ее от неведомой опасности.

– Обещаю, далеко мы не пойдем, – успокаивает ее Рут. – Бедная ты моя старушка, – повторяет она, – все-то ты о нас беспокоишься.

Иногда Рут уходит гулять на все утро – будто второе дыхание открывается, и ей кажется, что она может гулять так вечно, – но Питер начинает тревожиться, если ее нет слишком долго. Нет, сегодня она не пойдет далеко. Устала что-то.

Но до чего легко увлечься и уйти далеко в лес – он ведь так и манит, какое особенное сегодня утро. Рут вдруг подмечает, что сегодня весь лес оплетен какой-то странной паутиной – спиралями. Некоторые в диаметре больше фута, совершенно удивительные, – и просто повсюду, куда ни глянь. Паутина блестит в лучах солнца, пустая серединка обрамлена светящимся нимбом, танцующим по ветвям дикой гортензии и бузины.

Рут дивится этим чудным архитектурным плетениям. Надо же, их тут не меньше сотни, да нет, какое, двух сотен, трех сотен, до чего поразительно!

– Нэнни, ты посмотри только!

Рут хотела было вернуться домой и притащить сюда Питера – полюбоваться на это восхитительное зрелище, но тут же поняла, что пока она ходит туда-сюда, свет может уйти и колдовство исчезнет. То есть паутина-то, конечно, не исчезнет, но видно ее не будет. Тут ведь просто игра света, вот и вышло такое чудо.

Да к тому же Питер так далеко теперь и не доберется.

Рут наклоняется, чтобы рассмотреть паутину, и замечает маленькую мушку, опутанную шелковой нитью.

Оглянувшись, она видит все ту же проселочную дорогу, ярко освещенную солнцем, но здесь, в перелеске, папоротники растут так густо, что среди них нетрудно заблудиться и очутиться среди больших старых деревьев. Нэнни спешит за ней, ступая след в след.

Вскоре Рут понимает, что умирает от жажды. Она отвинчивает крышечку фляжки и пьет большими глотками. Смотрит на Нэнни – та тяжело свесила язык – и наливает ей воды в свою ладонь.

Нэнни с хлюпаньем слизывает с руки воду, язык ее неожиданно сильный и настойчивый.

Наклонившись к ней, Рут почувствовала странную слабость в ногах.

– Давай-ка присядем. Куда спешить? – говорит она сама себе и обнимает собаку за теплый мягкий бок: – Иди сюда, Нэнни!

Откинувшись на папоротник и глядя на высокий купол неба, она пытается представить себе бесконечность света. Зелень дня. Ночную тьму с россыпью звезд.

– Что может быть более лучшим? – спрашивает она собаку.

Та молчит.

Рут открывает глаза. Хочет сесть.

– Ой, как это «более лучшим», – удивленно одергивает она себя. – Что может быть лучше! – она прекрасно знает, как надо говорить.

Высоко над ней качаются кроны деревьев, и на мгновение Рут кажется, что она чувствует, как под ней дышит земля, огромные горы смещают пласты пород, пребывают в им одним ведомом движении, потом все снова стихает. А Рут понимает, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

Взгляд блуждает по зеленому покачиванию над головой.

На лице она чувствует горячее дыхание собаки и душок у нее изо рта. Рут отворачивается, чтобы Нэнни не лизала ее; сперва ее чуть не тошнит, а потом разбирает смех. Потом собака куда-то пропадает.

«Вернись», – мысленно зовет ее Рут.

И через мгновение она снова чувствует, как Нэнни лижет ей шею, закрытые глаза. Потом почему-то щекочет ее – неужели пальцами? – щеки, ребра, под мышками. Как щекотно! А потом под ногами что-то обрывается – Рут проваливается в сон. Пытается перебороть его.

Нет, она не хочет покидать Питера.

Потом просыпается. Снова открывает глаза, но какое яркое солнце, просто слепит, и Рут снова зажмуривается. А над ней появляется Питер, склоняется к ее лицу.

Рут улыбается ему – Питер, любимый мой – и зеленому сверкающему миру у него за спиной.

Какой славный яркий день. Чудесный свет. До чего же красиво. И до чего же она все-таки была счастлива.

После полудня собака наконец оставляет свой пост – с самого утра она сидела около Рут, отпугивая мух, когда те с жужжанием приближались к носу, открытым глазам и рту хозяйки. Опустив нос к тропинке, она спешит домой.

В полуденном плоском свете спиральные паутины в самом деле совсем не видны, Рут не ошиблась в своих предсказаниях.

Когда собака показалась на проселочной дороге – бежит, уткнувшись носом в землю, точно добычу выслеживает, – Питер стоял на террасе, крепко сжав руками перила. Пекло солнце.

– Рут, где ты? – позвал он, завидев Нэнни. – Рут!

Но нет, собака пришла одна. За ней на дорожке никого нет.

Глава 11