И Всюду Тьма

Ану раз за разом пытались сломать, ее не воспринимали всерьез. Послушницы, зная о ее низком происхождении, не считали ее равной. Они пинали и толкали ее, плевали в еду, учебники заливали водой, резали одежду, потому как плохое отношение к Ане сходило им с рук. Слабость Аны стала их возможностью излить накопившиеся эмоции и напряжение. Даже учителя не возлагали на нее надежд, поэтому и к обучению подходили спустя рукава: письменные работы проверялись от случая к случаю, оценки выставлялись не глядя, поэтому ее успеваемость была ниже среднего, и со временем это стало еще одним поводом для наказания. Ей не светило замужество с дворянином, и уж конечно у простолюдинки не было и шанса на проявление Света. Со временем плохое отношение к Ане стало нормой, безнаказанность и вседозволенность творили чудеса, игнорирование переросло в жестокость.

Ана терпеливо сносила любое унижение, пока ей удавалось ускользать в город, ведь там она нашла свое утешение — дорогого друга. Они встретились случайно в подвале заброшенного дома, Ана убегала туда, когда существование в Академии становилось совсем невыносимым, когда хотелось всех проклясть, хотелось дать сдачи. Ей говорили, что такова дорога на пути к Святости, и в этом подвале Ана хотела стать Святой даже ценой своей личности, если она сможет испепелить каждого на этой дороге. Однажды, после очередного истязания в зеркальной комнате, Ана под покровом ночи пришла в этот дом и услышала чей-то тихий плач. Впервые, она была не одна. Так два ребенка, объединенные собственными несчастьями стали утешением друг для друга.

В конце концов… Ана попалась. На выходе из Академии ее заметила мать настоятельница. Ночью ее впервые наказали хлыстом без лечебной силы Света. Следы от ударов на Ане больше не заживали. К подобной дискриминации стали относиться, как к экономии. Свет в зачарованных вещах имел особенность заканчиваться, а их цена была непомерно большой. Когда Ане исполнилось девятнадцать, на ее спине уже не осталось здоровых участков кожи, на окнах стояли решетки, дверь запиралась на засов снаружи.

Глава 4. Вопрос контроля

Ана старалась начать жить заново. Она вычистила каждый угол комнаты, как только смогла нормально передвигаться. Хельга принесла ей пару платьев, правда на несколько размеров больше необходимого, белье, книги, даже ожерелье и гребень для волос, как будто Ане нужно было украшать себя, сидя запертой в комнате. Но теперь она уже могла ухаживать за собой самостоятельно.

Ана слушала рассказы Хельги и фанатично смотрела в окно, каждый раз, когда замечала там какое-то движение: горничных, развешивающих белье, или садовника, поливающего цветы, — ей было интересно все, что можно было увидеть из места ее заточения. Перед ней открывалась, возможно, самая уютная часть сада, но и самая одинокая: большие кусты, за которыми легко спрятаться, поросшая мхом стена, а вдалеке мокрые простыни, развевающиеся на ветру и загораживающие остальную часть участка.

Благодаря Кеннету у нее появился не только второй шанс, но и доступ к книгам, которые в Академии были строжайше запрещены. Ана получила возможность прочитать об истории, не правленой Церковью, о жизни в Каритасе до того, как появились силы Света и Тьмы, и любовные романы, откровенность которых смутила бы не только монахинь. Правда ни книги, ни вид из окна не дали ей подсказок в вопросе, что же от нее нужно Кеннету.

— Хельга, когда я смогу встретиться с мастером? Думаю, со здоровьем проблем больше нет, сколько мне здесь еще находиться? — в один из дней, когда старушка принесла завтрак, Ана решилась сделать первый шаг.

Раньше она пыталась расспрашивать Хельгу о мастере, но та ничего толкового не отвечала, может просто игнорировала вопросы, а может ей было запрещено что-то рассказывать.

— Комарик мой, когда же ты меня правильно называть начнешь? Хельга, да Хельга! Все, как не родная, — покачала головой старушка, — засиделась тута в четырех стенах, я смотрю, на волю просишься. У мастера кроме тебя забот полно, тута вообще не появляется, то во дворец его требуют, то в компанию, то еще куда. Но не могу я уже смотреть, как ты чахнешь тут, света белого не видя. Эх, попробую поймать его и привести к тебе.