И вспыхнет пламя: новая версия (СИ)

По песку разбросаны оранжевые туши. Я опускаю взгляд на их ужасные плоские морды. Пит опускается на колени. Китнисс взмахивает ножом, разрезает куртку. Из проникающих ран у нее на груди медленно сочится кровь. – Выглядит не очень опасно, – осторожно произношу я. – Самые серьезные повреждения внутри, – тихо замечает Китнисс. – По-моему, у нее задеты внутренние органы. Морфлингистка трясется всем телом. Кожа у нее дряблая, глаза пустые.

Пит опускается на корточки и нежно гладит ее по волосам: – У меня дома есть краски, из которых можно смешать любой оттенок. Розовый – нежный, словно кожа младенца, или насыщенный, как ревень. Зеленый, будто весенняя травка. Мерцающий голубой, точно лед на воде. – он отчаянно борется со слезами. Во всяком случае, голос парня вибрирует. Женщина моргает и не сводит глаз с его лица, явно боясь пропустить хоть одно слово. Я же чувствую, как изнутри поднимается теплая волна. В фильме я почти плакала на этом моменте. Цеп рядом со мной отчаянно хватает меня за руку. Я смотрю ему в лицо – глаза парня блестят от слез: – Ты могла быть на ее месте, – произносит он, поймав мой взгляд. Сомневаюсь, что причина в этом. Я тоже опускаюсь на колени рядом с умирающей. Длинные пальцы трибутки мертвой хваткой вцепились в руку Китнисс. Я не видела, как умирают. Нигде, кроме Игр. Оказывается, это очень страшно.

Пит продолжает говорить, и с каждым новым словом его голос дрожит все больше. Морфлингистка моргает, дышит медленнее. Потом из последних сил окунает палец в кровь. – А вот радугу до сих пор не могу понять. Они такие неуловимые. Появляются быстро, а исчезают еще быстрее. Разглядеть не успеешь. Померещится что-то синее, что-то пурпурное… И все, растаяла. Растворилась в воздухе, – почти шепчет Пит. Женщина поднимает дрожащую руку и медленно рисует у него на щеке что-то вроде цветка. – Благодарю, – вот теперь он уже не сдерживает слезы. – Это очень красиво. Морфлингистка слабо улыбается. Кажется, что на это шевеление губами уходят все ее силы. Потом из груди вырывается звук, похожий то ли на писк, то ли на вздох. Окровавленная ладонь падает на грудь, а потом гремит пушка.

Плечи юноши содрогаются. Он осторожно относит умершую к морю, кладет ее на волны и садится рядом с Китнисс. Когда челюсти планолета поднимают ее в небо, я понимаю, что мое тело сотрясает дрожь. Это так жутко! Цеп рядом со мной настораживается. Протягивает ладонь к моему лбу – черты его лица расплываются от слез. – Рита, у тебя жар! – паника Цепа накатывает на меня. – Как давно ты принимала лекарство? – Не сочиняй, – я пытаюсь встать, но ноги выдают, и я пошатываюсь. – Как давно ты принимала лекарство? – повторяет юноша, и в его голосе звенит металл. Как давно? Еще до Игр. – Все хорошо, правда, – возражаю я. Чтобы подтвердить свои слова, я даже не пытаюсь встать, лишь улыбаюсь. Но, похоже, с парнем этот способ не прокатит. – Я же просил тебя принимать лекарства, иначе это может вернуться! – воет юноша. Задирает голову к небу: – Рубака! Сидер! Нам бы тут лекарство не помешало! – Прекрати, – я кашляю и морщусь. Моя дурацкая болезнь просто загубила шикарный момент! Нет, я вовсе не думаю, что он хороший. Просто...романтичный, что ли.

Одно хорошо: с нами Мэгз. Горло дерет, а кожа чешется. Все-таки окончательно избавиться от последствий тумана не удалось. Может, во сне станет легче? Но мой организм отказывается меня слушаться, и я проваливаюсь в царство Морфея. Что я успеваю еще увидеть – как Китнисс обнимает Пита, и они оба засыпают.

Солнце касается моих щек, и я нехотя разлепляю глаза. – Цеп? – сдавленный хрип. Лучше вообще молчать. – Это тебе, – Китнисс опускает рядом со мной плетеную миску, наполненную раздробленными моллюсками. В другой миске – вода. – Вы хоть сами ели? – я бдительно смотрю на нее. Сойка не отводит взгляда. Встает: – Ешь давай. Вчера ты спасла нам жизни. Вы бы и без меня прекрасно справились. Вспоминаю Мэгз и поправляю себя: Ну, почти бы справились. Я налегаю на еду, но Китнисс поворачивается: – Кстати, это тебе, – на песок рядом со мной приземляется маленький тюбик.

- Что это? – не понимаю я. Словно напоминая о себе, зуд вновь атакует кожу. Я невольно вспоминаю ветрянку. Тогда чесалось все тело так, что я стонала и вертелась беспрерывно. Ничего не помогало. – Это от чесотки? – Китнисс кивает. – Где взяла? – Хеймитч достал, – по губам Сойки расползается улыбка. А вот о нас с Цепом так не заботятся. Зуд стихает сразу, едва я выдавливаю первую каплю. В Капитолии свое дело знают. Блаженно откидываюсь на песок, делаю глубокий вдох – и кашель сотрясает все тело. А я уже надеялась, что все прошло. – Где Цеп? – Они там, едят, – Сойка машет рукой в сторону полоски пляжа. – Слушай, извини, я опять забыла, – она смотрит виновато, и из кармана появляется кусок хлеба.