И вспыхнет пламя

– С Рутой было иначе. Я словно знала ее всю жизнь, и она будет вечно со мной. Все красивое напоминает о ней. Желтые цветы на Луговине возле дома. Сойки-пересмешницы, поющие на деревьях. А главное – моя младшая сестра Прим. – Голос дрожит, но, к счастью, осталось совсем чуть-чуть. – Благодарю за ваших детей. – Я поднимаю голову, обращаясь к зрителям. – И спасибо вам всем за хлеб.

Тысячи взглядов направлены на меня – такую маленькую и расстроенную. Вдруг среди публики кто-то начинает насвистывать незамысловатую мелодию Руты. Сигнал окончания рабочего дня в садах. На арене это был наш сигнал, означающий: «Я в безопасности». На последней, четвертой ноте я различаю того, кто свистел. Покрытый морщинами старый мужчина в выцветшей красной рубашке и комбинезоне. Наши взгляды встречаются.

То, что происходит дальше, нельзя списать на случайность. Огромная, заполнившая площадь толпа не может так слаженно действовать, если только заранее не подготовится. Все зрители до единого прижимают три пальца левой руки к губам и протягивают ко мне. Знак прощания в Двенадцатом дистрикте; жест, которым я проводила Руту с арены.

Раньше такой поворот событий мог бы растрогать меня до слез – если бы не визит президента. В ушах раздается голос, велевший утихомирить публику, и меня охватывает ужас. Как отнесется Сноу к этому единодушному приветствию девушке, бросившей вызов Капитолию?

Что же я натворила! И ведь не нарочно, как-то само собой получилось. Я просто хотела сказать спасибо, а в итоге пробудила к жизни нечто опасное. Призвала жителей Одиннадцатого дистрикта к публичному акту инакомыслия. Которое всячески должна была подавлять!

Судорожно соображаю, как бы уладить произошедшее, что бы такого сказать, но тут раздается легкий щелчок; микрофон отключен. Мэр продолжает речь. А мы принимаем прощальные аплодисменты, и Пит уводит меня к дверям, не подозревая, что все пошло неправильно.

Почувствовав себя как-то странно, я замираю на полпути. Перед глазами пляшут яркие пятна света.

– Что с тобой? – спрашивает Пит.

– Ничего. – Тут я замечаю его букет и слабым голосом лепечу: – Цветы забыла.

– Сейчас принесу.

– Я сама.

Мы уже скрылись бы под безопасной сенью Дома правосудия, если бы я не остановилась, если бы не вздумала пойти за букетом. Из глубокой тени веранды мы видим все своими глазами.

Двое миротворцев нашли старика, засвистевшего песенку Руты, и оттащили его на вершину лестницы. Поставили перед публикой на колени. И прострелили голову.

5

Старик едва успел повалиться, как перед нами возникает стена из белых мундиров. Миротворцы, некоторые с автоматами наперевес, подталкивают нас обратно к дверям.

– Идем-идем! – восклицает Пит, прижимая меня к себе и увлекая под сень Дома правосудия. – Все хорошо, да? Китнисс, вперед.

Как только двери громко захлопываются за нашими спинами, слышится грохот солдатских сапог. Миротворцы спешат вернуться к зрителям.

Хеймитч, Эффи и Порция с Цинной ожидают нас под экраном, наполненным помехами. Лица у них тревожные, напряженные.

– Что случилось? – кидается навстречу Эффи. – После прелестной речи Китнисс у нас почему-то пропала связь, а потом Хеймитчу померещился выстрел. Я ему говорю: чепуха, но сама думаю: кто знает? Психов на свете полно.

– Ничего не случилось, Эффи. Какой-то старый фургон газанул, – ровным голосом отвечает Пит.

Раздается еще два выстрела. Двери больше не заглушают их. Кто на этот раз? Бабушка Цепа? Сестренка Руты?

– Вы оба – за мной, – командует Хеймитч. Мы с Питом идем за ним, остальные не трогаются с места. Теперь, когда важные персоны в безопасности, миротворцы, расставленные по Дому правосудия, не обращают на нас внимания. Поднимаемся по роскошной мраморной винтовой лестнице. Наверху – длинный коридор с потрепанным ковром на полу. В первой комнате гостеприимно распахнуты двери: нас точно ждали. Потолок уходит на высоту, наверное, двадцати с лишним футов. Повсюду лепнина в виде цветов и фруктов; из углов таращатся жирные голые детки с крылышками. Вазы с букетами источают насыщенный, почти ядовитый запах, от которого у меня начинают чесаться глаза. На стенах – вешалки с нашими вечерними нарядами. Комнату подготовили специально для нас, а мы заглянули сюда лишь на минутку, чтобы оставить подарки. Сорвав наши микрофоны, Хеймитч прячет их под подушку и жестом зовет за собой.