И вспыхнет пламя

– Да, пожалуй, это сбережет кучу времени. Президент Сноу отвечает улыбкой, и я в первый раз обращаю внимание на его рот. Какие губы могут быть у змеи? Никаких. А у него – полноватые, и кожа натянута, словно на барабане. Вряд ли тут обошлось без операции. Похоже, Сноу нарочно переделывал рот, чтобы выглядеть привлекательнее. Если так, значит, он выбросил время и деньги на ветер.

– Мои советники опасались, что вы создадите массу проблем... Вы ведь не собираетесь создавать проблемы, верно?

– Верно, – киваю я.

– Я им так и сказал. Сказал, что любая девушка, сохранившая свою жизнь столь высокой ценой, не станет обеими руками отталкивать этот дар. Тем более если у нее есть семья. Мама, сестра и... кузены.

По тому, как он протянул последнее слово, я понимаю: президенту отлично известно о том, что мы с Гейлом – вовсе не веточки одного родословного древа.

Стало быть, карты брошены. Может, оно и к лучшему. Не люблю непонятных угроз. Всегда легче, если знаешь расклад.

– Давайте присядем. – Сноу занимает место за столом из полированного дерева, за которым Прим делает уроки, а мама подсчитывает семейный бюджет.

Он не имеет на это никакого права, равно как и вообще находиться здесь. Впрочем, у кого же тогда все права? Я опускаюсь напротив, на стул с резной прямой спинкой. Его явно делали для человека повыше: ноги едва достают до пола.

– У меня неприятности, мисс Эвердин, – говорит президент. – И начались они в ту самую минуту, когда вы воспользовались на арене своими ядовитыми ягодами.

Я это сделала, желая проверить, что решат распорядители Игр – остаться без победителя, если мы оба покончим самоубийством, или позволить нам сохранить наши жизни.

– Будь у Сенеки Крейна хоть немного мозгов, он бы раздавил вас на месте, словно букашек, К несчастью, наш главный распорядитель оказался сентиментальным глупцом. И вот, пожалуйста. Попробуйте догадаться, где он сейчас?

Я молча киваю: судя по тону высказывания, Сенеку казнили. Теперь, когда нас разделяет только стол, запах крови и роз обостряется. Роза – у президента на лацкане, это понятно, причем аромат генетически был усилен, в жизни цветы так не пахнут. А что касается крови... Даже не знаю.

– После этого мне оставалось одно: позволить вам разыграть вашу маленькую комедию. Нет, вы были просто прелестны: эдакая наивная влюбленная школьница. Обитателей Капитолия ваша игра убедила. А вот в дистриктах, к сожалению, на обман купились не все.

Видимо, на моем лице мелькает легчайшая тень удивления.

– Разумеется, вы об этом не подозревали. Где уж вам знать о настроениях в остальных дистриктах! Между тем некоторые восприняли ваш незатейливый фокус как знак открытого неповиновения, а вовсе не безоглядной любви. Ну, а если девчонке из Дистрикта номер двенадцать позволено бросить вызов Капитолию и уйти безнаказанной, что помешает им поступать точно так же? Что помешает, к примеру, устроить мятеж?

Смысл последнего предложения доходит не сразу. А потом обрушивается на меня всей своей тяжестью.

– Неужели начались мятежи?

Трудно сказать, страшит меня эта мысль или, наоборот, воодушевляет.

– Пока нет. Но это лишь вопрос времени – разве что радикально изменится ситуация... А мятежи, как известно, ведут к революциям. – Президент потирает место над левой бровью, которое (мне ли не знать) потирают, когда болит голова. – Вы имеете хотя бы отдаленное представление, что это значит? Сколько людей погибнет? В каких условиях окажутся уцелевшие?

Может, Капитолий и не подарок, но стоит ему хоть на день ослабить хватку – поверьте на слово, – вся система рухнет.

Меня поражает прямота и даже искренность его речи. Можно подумать, Сноу на самом деле превыше всего ценит благополучие жителей Панема, а ведь это полная чушь.

Не знаю, откуда берется смелость, но я говорю:

– Какая хрупкая система: рушится из-за горсти ягод.

Собеседник долго молчит и пристально разглядывает меня.

– Да, хрупкая, только не в том смысле, что вы подумали.

Раздается стук в дверь, и в кабинет просовывает голову капитолиец.

– Ее мать спрашивает: вы чай пить будете?

– Буду. С удовольствием, – говорит Сноу.

Дверь открывается шире; на пороге стоит моя мама с подносом.

– Сюда, пожалуйста. – Положив книгу на угол, он похлопывает ладонью посередине стола.

Мама опускает поднос. На нем фарфоровый чайник и чашки (сервиз из ее приданого), сливки и, сахар, тарелка с печеньем. Печенье украшено цветочками из глазури нежных оттенков – разумеется, это работа Пита.

– Как любезно. Забавно, знаете ли: многим людям и в голову не приходит, что президентам тоже хочется есть.

Надо же, само добродушие. По крайней мере, мама слегка успокаивается.

– Может, еще что-нибудь? – спрашивает она. – Если вы голодны, я бы приготовила...

– Нет, этого более чем достаточно. Благодарю.

Ясно: он ее выпроваживает. Мама бросает на меня быстрый взгляд и уходит. Президент наливает нам чаю, кладет себе сахар, сливки и долго-долго мешает ложечкой. Похоже, он все сказал и теперь ожидает ответа.

– У меня и в мыслях не было подстрекать людей к мятежам, – говорю я.