И вырастут крылья

Женщина протянула мне украшение. Я мазнула по нему взглядом и посмотрела на оборотницу. Не потому что была равнодушна к золоту, просто я в деталях рассмотрела эту подвеску намного раньше. На золотой цепочке блестели два крылышка с бриллиантовой россыпью. Я видела их каждый день, который провела здесь. На Калине. Она носила цепочку, не снимая. И вот сегодня отдаёт мне. Я непонимающе смотрела на оборотницу.

– …На Земле большинство людей верит в одного бога, – начала рассказывать кошка. – Единый Бог – творец всего сущего… Углядеть одному за целым миром непросто. Поэтому у него есть помощники. Они не люди и не боги. Внешне похожи на обычных смертных, но с чистыми, безгрешными душами. Они не ведают ненависти, зависти, злости… Небесные хранители. А к небесам их поднимают крылья.

Я, кажется, начала догадываться, что к чему. Ещё раз внимательно посмотрела на подвеску. Калина задумчиво поглаживала золотые крылышки.

– …Их называют ангелами – божьими вестниками.

– Ангел… Ангелина… – уловить схожесть слов мне было нетрудно. – Я так понимаю, это – те самые крылья?

– Да, – кивнула кошка и как-то странно глянула на меня. – Но это не всё… – она сглотнула, как будто собиралась признаться в чём-то. – Однажды на Земле я встретила женщину из бродячего народа.

– Намадка?

– Нет, но они похожи на наших намадов, – оборотница повела плечом, – любовью к веселью и золоту точно. На Земле их называют цыгане. Та женщина сказала кое-что странное. Тогда мне показалось, что это чушь, лишь бы запутать меня и выманить больше денег. И только недавно, оказавшись в Управлении, я поняла, что имела в виду цыганка, – Калина посмотрела на мою дочку. – Она сказала, что я должна подарить крылья такому же ангелу, как я.

– Линнель?

– Да, – кошка надела на девочку подвеску. – Линнель – это Ангелина. И она, как и я, иномирянка.

Я молчала, переваривая услышанное. Калина никогда не рассказывала о своей жизни на Земле. Или говорила в общих чертах, после чего появлялось ощущение, что она не в чужом запретном мире находилась, а в соседнем городе. И вот сегодня такое признание. А самое главное: я понимала, что фири-гахум оказала мне доверие. Честно, для меня оно значило куда больше, чем украшение с бриллиантами.

В лечцентр я зашла уже по пути домой. С Лукой Станевым мы быстро нашли замену нашему лекарю (честно говоря, я просто согласно кивнула, не рискнув спорить с угрюмым оборотнем). А потом заглянула к Зарецкому. Он был занят, но попросил подождать. Я присела на свободное кресло, чувствуя некую расслабленность. После салона красоты ощущала себя обновлённой, а голову лёгкой. Тряхнула волосами, любуясь своим отражением в стеклянной двери. Почувствовав чей-то взгляд, обернулась. На меня с неприкрытой неприязнью смотрела медсестра. Опа! Это ещё что такое? Но когда я снова глянула на неё, увидела вежливую маску с резиновой улыбкой. Может, показалось?.. Я уткнулась в гилайон. А через минут пять меня позвал Фёдор.

– Даша, заходи.

Снова перехватила цепкий взгляд той самой медсестры. Да что такое?

– Даша!!!

Зарецкий терпением не отличался.

– Привет, Федя! – я заглянула в кабинет.

– Рад тебя видеть, журавлик! – лекарь улыбнулся. – Неужели и ты соскучилась?

– Убирай свой павлиний хвост, позёр! – одёрнула этого шутника и вытащила рисунок. – Лина скучала. Она нарисовала для тебя.

Это морда просияла!

– Во-от! Бери пример с ребёнка!

К чему он это ляпнул, я так и не поняла! Да и ладно! Разбираться в лабиринтах Фединого троллинга не было ни сил, ни желания!

– Бабочки? – улыбка мужчины поменялась: из насмешливой стала доброй.

Я не удивилась. Как бы Зарецкий ни относился ко мне, но Линнель он жалел.

– Да, Лина помнит, как ты колдовал для неё.

– Почему синие?

– Не знаю. Дочка рисует только синим карандашом. Другие цвета не признаёт.

Фёдор молчал, увлечённо разглядывая рисунок, а я разглядывала его. Знаете почему? Зарецкий сбрил бороду! И я уверена: это из-за меня, из-за того сравнения с эльфом. Я была права, кстати. Борода уродовала мужчину. Сейчас Федя выглядел намного лучше. Да-а-а, жаль, что характер бритвой не исправишь!

Маг провёл пальцем по рисунку, словно пробуя его на прочность.

– Даш, а Лина часто рисует?

– Да, – уверенно заявила я. – Она любит рисовать.

– Долго рисует?

– Как когда.

– И всё-таки постарайся вспомнить, сколько по времени?

Что за вопросы?.. Но Зарецкий просто так спрашивать не будет.

– Недолго, – подумав, сказала я. – Ты же сам видишь. Рисунки у дочери простые, она их даже не раскрашивает.

– Вижу. И карандаши тёмные…

– Так, Федя, если ты хотел напугать, то своего добился. Говори, что не так.

– Посмотри, – маг протянул мне рисунок. – Лина или не доводит линию, или переводит. И это не один раз, а постоянно.

Я выхватила лист из его рук, разглядывая неказистый рисунок. Зарецкий был прав. Рисуя крылья, Лина начала их не от туловища бабочки, а отступив. А усики начинались не от линии головы, а откуда-то изнутри.

– Ты думаешь, Линнель плохо видит?

Фёдор ободряюще похлопал меня по спине.

– Давай надеяться, что она просто не умеет рисовать.